Олег Будницкий - Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.)

В результате дискуссий, которые велись в группе, было решено отказаться от террора «даже и в теории» и направить издательскую деятельность главным образом на пропаганду и агитацию в рабочей среде. В четвертом номере «Летучего листка», датированном 9-м декабря 1895 года, о терроризме уже не упоминалось вовсе [232].

Во второй половине 1890-х годов отношение к терроризму участников социально-революционных групп в России становится крайне сдержанным, если не отрицательным. Если террор и признавали, то старались открыто об этом не заявлять. Дело литературной защиты терроризма «пришлось» взять на себя эмигрантам.

Дрейф петербургской «Группы народовольцев» в сторону социал-демократизма, их явный отказ от террористических традиций народовольчества вызвал отклик на страницах «Материалов для истории русского социально-революционного движения», издававшихся парижской «Группой старых народовольцев» [233]. В сдвоенном шестом-седьмом выпуске «Материалов...», оказавшимся последним, было опубликовано за подписью «Старый народоволец» «Открытое письмо к народовольцам — издателям «Летучего листка». Под псевдонимом скрывался Е.Г.Левит, в прошлом участник южно-русской организации «Народной воли» середины 1880-х годов. Впоследствии он принял участие в создании партии социалистов-революционеров, но уже к 1905 году перешел к большевикам [234].

В «Открытом письме» Левит дал характеристику «Народной воле», остановившись в особенности на ее тактике. Он считал «Народную волю» безусловно социалистической партией. Однако социализм Левит понимал не как «объективную философскую доктрину», а учение « этическоепо преимуществу... социализм — учение революционное и не допускает спокойного созерцания «естественного хода вещей», — он требуетсознательного вмешательства в этот ход вещей » [235].

Под «естественным ходом вещей» Левит понимал действие исторической закономерности. Он отрицал, с позиций субъективной социологии, ее объективный характер. Отсюда и неприятие Левитом марксизма, который он по существу отождествлял с фатализмом,.Пока «на арене оставались такиедеятели» как народовольцы, заявлял он, « не могло быть места для социального учения, подобного современному русскому марксизму » [236].

Левит всецело одобрял народовольческую тактику, полагая, что современные ему революционеры должны безоговорочно ее воспринять. Он считал, что в России нет «ни одного» политически развитого класса, поэтому партия будет «рекрутироваться» во всех классах общества, особенно «среди интеллигентной молодежи». Поскольку революционные силы немногочисленны, партия должна иметь «строго заговорщицкий характер» [237]. С таких же позиций Левит подходил к народовольческому террору, заявляя, что « единственная ошибка террористической борьбы — ее прекращение » [238].

Новый царь был терроризирован «сильно», подчеркивал Левит, но « недостаточно» , а партия после 1-го марта совершила роковую ошибку — не решилась «на свой страх и риск продолжать борьбу». Народовольцы рассчитывали на поддержку либералов, а не получив, ее растерялись. Несмотря на то, что организация «благодаря разгромам и предательствам» была расшатана, «бороться еще можно было». Когда же революционеры «спохватились, то последовал лопатинский провал, а затем крах последней попытки восстановить «Народную волю» на юге. Гибель южной организации Левит объяснял отсутствием веры и решимости у ее участников [239].

Таким образом, причины неудачи народовольцев сводились к тактическим просчетам партии и к упадку духа и разочарованию, которые овладели большинством оппозиции после 1-го марта. Ведь эпоха террористической борьбы, « как тогда казалось», не дала никаких положительных результатов. Но это, писал Левит, « казалось тогда: мы теперь знаем, что борьба не была безрезультатна, результаты были, но ими не сумели воспользоваться. Она дала все, что от нее можно было ожидать и в смысле воздействия на правительство, и как могучее агитационное средство ». В подтверждение своих слов Левит указывал на «диктатуру сердца», как на победу революционеров, а говоря об агитационном воздействии террора, пояснял: «… я не хочу сказать, что он революционизировал все наше общество, но он пробуждал к жизни, направлял на борьбу все активные общественные силы ». Вывод «старого народовольца» был однозначен: « Мы теперь с уверенностью можем сказать, что продолжись борьба, и победа — в смысле политических завоеваний — была бы несомненноодержана » [240].

Выражал он уверенность и в том, что как бы ни называлась новая революционная партия, ее « положительнаяпрограмма по существу ничем не будет отличаться от программы «Народной воли», поскольку последняя продиктована самой жизнью... в существенном новая партия будет иметь тот же характер, какой имела и «Народная воля». Однимтолько новая партия будет отличаться от старой — жизненнымопытом... » [241]

Призыв к возрождению программных и тактических основ народовольчества вызвал резкую критику со

стороны Г.В.Плеханова. Он посвятил брошюру «Новый поход против русской социал-демократии» разбору «Открытого письма» «Старого народовольца», доказывая несостоятельность его положений. Плеханов, говоря о 1890-х годах, сравнил «Народную волю» с коляской, от которой осталось «р азве лишь одно колесо. Спора нет, коляска была недурна в свое время, но оставшееся от нее 2 колесо все-таки не экипаж, и в нем нельзя ездить » [242]. Колесо, однако же, доехало не только до Москвы, но и до Казани...

Известный народнический публицист, в прошлом близкий к «Народной воле», а в 1890-х годах — один из лидеров парижской «Группы старых народовольцев», Н.С.Русанов, на страницах «Материалов...» также оценил опыт народовольческого террора вполне положительно. В статье «На рубеже двух царствований (Александр III — Николай II)» он писал, вспоминая предыдущую смену монархов, что « под свежим впечатлением трагедии на Екатерининском канале самодержавие было наиболее склонно к уступкам ». И если этого не произошло, то виноваты опять-таки либералы, которые после цареубийства втайне потирали руки в ожидании реформ, а на «стогнах и торжищах» яростно обличали революционеров и холопствовали перед «прахом «царя-мученика». По наблюдениям Русанова, « в душе либералы рассчитывали на бомбы гораздо более, чем сами народовольцы ». В результате пассивности либералов самодержавие, « вытолкнутое на время динамитными взрывами из отвесной линии, покачалось некоторое время направо и налево и затем пришло в прежнее положение » [243].