Олег Будницкий - Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.)

Бурцев, подобно своим соратникам, объяснял неудачу «Народной воли» приостановкой террора после 1-го марта и бытовавшими «у некоторых народовольцев» мечтами о захвате власти, поглотившими немало энергии, а в 1881 году погубившими результаты всей прежней деятельности «Народной воли» [259].

Характерные размышления — записи «для себя» — сохранились среди бумаг А.Л.Теплова, близкого к издателю «Народовольца». Теплов был старым революционером, участвовал еще в «хождении в народ». В период кульминации борьбы «Народной воли» он находился в сибирской ссылке, откуда вернулся в 1883 году. Таким образом, он застал «эпилог» народовольчества, и принял позднее личное участие в группе С.М.Гинсбург, носившей преимущественно террористический характер.

В своих заметках Теплое писал, что «террор в "Н[ародной] в[оле]" был не одним из пунктов ее программы, а всею ее программой, ее душою, центральною идеею; без него "Н[ародная] в[оля]" переставала быть "Щародной] в[олей1", что и случилось на с[амом] деле» [260]. По мнению Теплова, «вопросы о захвате власти, о централизации, о национальных стремлениях не играли с уществен[ной] роли в прошлом революционном движении» [261]. Досталось, как водится социал-демократам, мешавшим, как считал старый народник, выбору русскими революционерами правильного пути борьбы. «Плеханов способствует смущению умов», — такая выразительная фраза содержится в его черновых набросках [262].

Нетрудно заметить, что авторы «Народовольца» по существу фальсифицировали программу и тактику Исполнительного комитета. Их трактовка террора более сходна с проектом программы, предложенным в свое время партии Н.А.Морозовым и отвергнутым ее большинством. Не случайно Бурцев впоследствии перепечатал «Террористическую борьбу» в одном из своих сборников [263]. Правы они были в одном — воодушевить в народовольческом наследии мог прежде всего террор — ведь именно здесь был достигнут успех , плодами которого не сумели правильно распорядиться. Поэтому столь настойчивы были призывы наиболее нетерпеливых пройти по этому пути еще раз, но теперь-то уж, проанализировав причины неудачи народовольцев, распорядиться плодами успеха (казавшегося несомненным) как должно.

Издание «Народовольца» печально закончилось для Бурцева. Он был арестован в декабре 1897 года, а уже в феврале 1898-го приговорен британским судом за побуждение к убийству «лица, не состоящего в подданстве ее величества» к полутора годам каторжных работ. Этим лицом, на защиту которого встала британская Фемида, был Николай II. Единственный в своем роде «литературный» процесс (Бурцев был осужден не за какие-либо конкретные действия, а за статьи в его журнале), стал возможен благодаря тесному сотрудничеству шефа заграничной охранки П.И.Рачковского и главного инспектора Скотланд-Ярда У.Мелвилла, специалиста по ирландскому терроризму. Приложили к у руку и дипломаты, причем на самом высоком уровне - «проблемой Бурцева» лично занимался премьер-министр и одновременно глава Форин Оффис Р. Солсбери [264].

Осуждение русского революционера-эмигранта в Великобритании вполне можно было считать успехом российской полиции и дипломатии, и Николай II с полным основанием пометил на телеграмме российского посла в Лондоне Е.Е.Стааля, извещавшей Петербург об исходе суда: «отличный результат». С неменьшим основанием издатель «Free Russia» («Свободной России»), отражавшей, по существу, интересы русской революционной эмиграции, Дж.Ф.Грин писал на страницах своей газеты: «Русский медведь оказался достаточно умен, чтобы заставить британского льва выполнить за него грязную работу...» [265]

В этой детективной истории любопытен еще один аспект — значение, которое придавалось в Петербурге террористической угрозе. На то, чтобы упрятать Бурцева в тюрьму, было потрачено немало усилий и средств, явно превышающих опасность, которую представляла его террористическая риторика. Впрочем, в этом случае действовал и еще один фактор — интересы охранки, заинтересованной в дополнительном финансировании и посему склонной преувеличивать силы революционеров, а то и просто сочинять несуществующие заговоры. Тогдашний шеф заграничной агентуры Департамента полиции П.И.Рачковский был особенно большим мастером этого дела.

В конце 1890-х годов в писаниях сторонников возобновления терроризма все чаще появляются новые нотки. С призывом к возрождению (хотя и со значительными коррективами) народовольчества выступил в конце 1890-х годов Х.О.Житловский. За плечами у Житловского была организация народовольческой группы в Витебске (1884), эмиграция (1887) и Бернский университет, в котором он получил степень доктора философии (1892). Он был инициатором создания (1893) и руководителем заграничного «Союза русских социалистов-революционеров». Житловский редактировал его печатный орган — «журнальчик» «Русский рабочий» (1894—1897, № 1-11). В журнале сотрудничали А. Л .Теплов, бывший участник виленского народовольческого кружка Х.Л.Раппопорт и он, разумеется, был не без террористических тенденций. В философских работах, публиковавшихся в немецких и русских журналах в 1890-е годы, Житловский критиковал ортодоксальный марксизм с позиций «субъективной социологии» П.Л.Лаврова и Н.К.Михайловского [266].

В 1898 году Житловский, под псевдонимом С.Григорович, выпустил книжку «Социализм и борьба за политическую свободу», полемически заостренную против взглядов Г.В.Плеханова и его последователей. Нетрудно заметить, что само название брошюры Житловского является парафразом названия манифеста русского марксизма — «Социализм и политическая борьба» Плеханова. Т.М.Копельзон (Гришин), один из основателей Бунда, принимавший активное участие в жизни тогдашней российской революционной эмиграции, задним числом счел Житловского «до появления, на эсеровской партийной арене Виктора Чернова» единственным теоретиком эсерства и его философии.

По воспоминаниям Копельзона (следует, разумеется, сделать поправку на социал-демократизм мемуариста, а также на время публикации его текста), «своим краснобайством и умением подделаться и подойти к аудитории Житловский вносил большую смуту в головы заграничной учащейся молодежи. Он, кажется, не пропускал ни одного реферата Г.В.Плеханова, чтобы не выступить против него с длиннейшими возражениями и поправками. Плеханов называл Житловского своим «непременным, постоянным оппонентом». Один лишь Плеханов и умел основательно разделываться с Житловским и рассеивать туман, наводимый последним» [267].

В своей книжке Житловский немало места уделил истории «Народной воли» и ее урокам, а также возможной роли народовольческого наследия в русском революционном движении. С его точки зрения, настоящая история революционного движения в России началась с «Народной воли» [268]. «Народная воля», полагал он, партия безусловно социалистическая, выражавшая интересы крестьян и рабочих. Ее социализм — «аграрный и промышленный» [269]. Что касается тактики, то «из всех планов, намерений и начинаний «Н[ародной] в[оли]» действительно великим и исторически важным остается террор, которому одному партия обязана своей известностью, своим могуществом, своим обаянием» [270].