Олег Будницкий - Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.)

Конечно, аналогичные положения вошли впоследствии в программные документы партии эсеров не случайно. Один из лидеров русского неонародничества, впоследствии главный идеолог эсеров В.М.Чернов, вспоминал, что он и его единомышленники в России «очень рано почувствовали, что имеем за границей поддержку в... наших взглядах у Житловского. У нас уже при обысках были найдены первые номера издававшегося Житловским журнальчика "Русский рабочий". Мы причисляли Житловского к своим, хотя еще мало его знали: на основную нашу тему — об органической связи между социализмом и политической борьбой — он сумел написать и опубликовать, в общем, ценную для нас книжку... в 1898 году» [284]. Речь шла, разумеется, о «Социализме и борьбе за политическую свободу».

Выехав в 1899 году за границу, Чернов познакомился с Житловским лично. «Житловский предстал передо мной как живой выходец из того мира философской мысли, в двери которого уже в мечтах моих стучался, — вспоминал Чернов, — ... я во многих вопросах мог ждать от него откровений и глядеть на него как на учителя — снизу вверх». По предложению Житловского Чернов перебрался из Цюриха в Берн: «Весь первый год, проведенный мной в Берне в ближайшем общении с Житловским (редкий день мы с ним не виделись), был, так сказать, медовым месяцем нашей дружбы. Не осталось, кажется, ни единого вопроса, о котором у нас не было бы на все лады говорено и переговорено» [285].

Позднее Житловский стал членом «Аграрно-социалистической лиги», вошедшей затем в партию эсеров, и одним из лидеров заграничной эсеровской организации. Его более молодой собеседник и в известном смысле «воспитанник» Чернов среди прочих трудов написал и программные статьи о терроре. Идеи о возобновлении террористической борьбы при опоре на массовое движение, развивавшиеся на страницах эмигрантской печати, не пропали втуне.

Житловский, призывая к возрождению народовольчества, в то же время указывал на некоторые ошибки народовольцев, противоречия их программы и практики. Но и эта, довольно умеренная, критика, вызвала протест на страницах неонароднической печати. Особое неприятие вызвало бесспорно справедливое утверждение о вреде терроризма для деятельности среди рабочих. Известный народнический публицист, впоследствии один из лидеров крайне левых в партии эсеров, ЯЛ.Юделевский (литературные псевдонимы Я.Делевский, А.Галин, А.И.Комов) даже поставил Житловского в этом смысле на одну доску с социал-демократами [286].

Юделевский посвятил «Народной воле» цикл статей в «Накануне» (неонародническая газета, издававшаяся в Лондоне старым народовольцем Э.А.Серебряковым; в ней сотрудничали Н.В.Чайковский, E.EJIaзарев, В.М.Чернов, тот же Житловский и др.) под названием «Легенда и действительность». Под «легендой» автор понимал марксистскую интерпретацию народовольчества, против которой и выступил в своих статьях. Юделевский сетовал на отсутствие преемственности между народовольцами и революционерами 1890-х годов и выделял три причины этого: «понижение интеллектуального уровня молодежи, доминирующее миросозерцание и тенденциозная критика» [287].

В одной из статей он подверг критическому разбору брошюру Ю.О.Мартова «Красное знамя в России» [288]. Большая часть статьи посвящена опровержению утверждения Мартова о том, что агитационная и пропагандистская деятельность народовольцев среди рабочих страдала от полицейских репрессий вследствие террора. Эта проблема не случайно привлекла внимание Юделевского. Незадолго до этого он писал, что «мыслящие социал-демократы, вникнув в историю русского революционного движения и отнесшись критически к своему прошлому и настоящему, не могут не придти к заключению, что, не прекращая своей культурной работы, им следует, в союзе с другими социалистами и революционерами, вступить на путь, завещанный традициями «Народной воли» [289]. Оставалось «только» доказать, что этот путь верен.

Аргументация Юделевского сводилась к тому, что во-первых, правительственные репрессии против революционной интеллигенции и передовых рабочих были не менее суровы п о с л е террора, нежели во в р е м я террора. Во-вторых, террор привел к более «мягкому» отношению к «политическим преступникам», не замешанным в собственно террористических предприятиях.

Кроме того, неверно отождествлять «Народную волю» с Исполнительным комитетом, в общем-то справедливо замечал Юделевский. Однако «та специфическая форма революционной борьбы, которую практиковала "Народная воля", ограничивала состав участников небольшим сравнительно числом террористов, к о л и ч е с т в е н н о поглощавшему лишь незначительную часть партии. Вот почему неверно утверждение, что, по мере развития террористической деятельности, ослабевала социалистическая и агитационная работа» [290].

Юделевский полагал, что террор для царизма несравненно страшнее, чем «все формы культурной, пропагандистской и агитационной деятельности, взятые вместе» [291]. Причем он не погнушался сослаться на известного организатора провокации Г.П.Судейкина, противопоставлявшего народовольцам чернопередельцев, как истинных социалистов. Следовательно, заключал Юделевский, для жандармов первые были страшнее. Учитывая то, что Юделевский не видел принципиальной разницы между чернопередельцами и социал-демократами [292], ясно, против кого была направлена его «историческая» критика.

Логические противоречия в рассуждениях Юделевского очевидны. С одной стороны, террор якобы отвлекал власти от деятельности пропагандистов, с другой — репрессии были одинаково сильны и во время террора, и после него.

Юделевский резонно замечал, что Исполнительный комитет — не вся «Народная воля», и что именно он занимался прежде всего террором, а на «периферии» организации пропагандистская работа продолжалась. Но это лучше всего подтверждало высказывания его оппонентов. Там, где терроризм — там не может быть широкой агитационно-пропагандистской деятельности. Если, конечно, не считать терроризм разновидностью такой деятельности. Народовольцы продолжали пропагандистскую работу, но центр партии неизбежно от нее отходил. А ведь центру, где были сосредоточены лучшие силы, удалось добиться наиболее серьезных результатов в «рабочем деле». Но террор свел все это на нет.

Политические выводы Юделевского практически совпадали с позицией «Народовольца»: в России «массовая организация для борьбы с самодержавным режимом невозможна» и выход только один — использовать методы и формы борьбы, выдвинутые «Народной волей» [293].

А вскоре к громкому хору пропагандистов терроризма присоединился и голос самого издателя «Народовольца». По выходе из британской тюрьмы Бурцев начал выпускать первый в отечественной историографии историко-революционный журнал «Былое». Бурцев подчеркивал, что работа по изучению истории революционного движения ведется им «в интересах прежде всего текущей революционной борьбы». По его мнению, даже активные революционеры плохо знают дела предшественников, чем «только и объясняются все крупные ошибки и пробелы в революционном движении последних лет». Между тем, «за последние годы история революционного движения не только не изучалась, но ее старались лишь извращать в интересах кружковых доктрин, а наиболее дорогое и ценное выбрасывалось за борт» [294].