Юрий Воробьевский - Русский голем

…Когда человек вглядывается в бездну, бездна начинает вглядываться в него. Это уже — что касается Цвейга. Напрасно он так близко и с таким сочувствием подошел к черте безумия. В 1942 году писатель повторил судьбу Ницше. Покончил самоубийством вместе со своей женой.

Блок приписывал литературе едва ли не божественную роль, сравнимую с возможностями предводителя муз Аполлона, бюст которого стоял в его кабинете. Не знаю, были ли там иконы, а идол стоял. Как символ вдохновения, наверно [73]. Древние греки верили ведь, что статуя Аполлона в священной пещере в Гиле способна наделять сверхчеловеческой силой. Будучи вдохновлены этой статуей, жрецы прыгали в пропасти, вырывали с корнями большие деревья и проносили их на спине через самые узкие ущелья. [84].

Русский жрец Аполлона тоже взял на себя миссию колоссальную. «…Блок уже давно считал своей областью не метафору-слово, а метаморфозу-дело»…

«Нигде слово не претворяется в жизнь… так, как у нас»; русский писатель потому обречен рано умереть, что он — больше чем писатель, скорее пророк и мученик. Контекст революции сам по себе заставляет образы и тропы осуществляться, стирая их отличия от вещественной реальности; когда текст реализуется в жизни, то метафора превращается в метаморфозу…» [96].

«Пальнем-ка пулей в Святую Русь…»

Что это грохнуло? Громкая метафора? Или прогремело заклинание «метаморфозы»: озверения русских людей, превращения православной империи в Совдепию?

«Метаморфозы»… Помните, как у Апулея человек превращается в осла? Тогда не удивляйтесь написанному дальше.

По воспоминаниям современников, Блок спрашивал о большевиках: «Они какие? Любят ли снега, любят ли корабли? А влюбляются, как мы?»

«Какие они»? Странный вопрос! Как будто — о невиданных пришельцах. Насчет того, влюбляются ли, — тоже спрошено не случайно. «Серебряный век» ведь считал основой и условием «преображения мира» — изменение, «метаморфозу» сексуального порядка. Д. Мережковский в работе «Революция и религия» писал: «Гораздо больше оснований думать, […] что полового акта не будет, нежели, что он сохранится…»

А вот 3.Гиппиус: «Помнишь наши разговоры втроем, каким образом будет проявляться в будущем любовь двух в смысле пола, и может ли оставаться акт при (конечно) упразднении деторождения?» Так пишет жена импотента Дмитрия Мережковского своему любимому, Дмитрию Философову. Но ведь и тот никак не мог разделить ее чувств, ибо был педерастом… Страстная Гиппиус хочет что-то придумать: «Если акта не будет, то он должен замениться […] другим, общим, единым, (вот это заметь) актом» [74].

«В этом письме Философову она вспоминает, как Розанов задавал им, всем трем, «вечнонасмёшливый» вопрос […]: «Нет, да вы скажите, что же этим двум делать вместе? Как они будут?» […] ответа не было, и, признавалась Гиппиус, от этого вопроса «мы смущались вечно и немели». Может быть, как у скопцов? Занимавшийся проблемами сект Владимир Даль сообщал об их представлениях: «умножение рода человеческого будет впоследствии от одного бесстрастного целования и любви чистой». Меж тем знавший толк в «людях лунного света» Розанов сформулировал все без экивоков: «Это содом порождает идею, что соитие есть грех». Верно и в принципе, и в частности — с учетом немалого лесбийского опыта 3.Гиппиус, которую называли «петербургской Сафо», [75]отнюдь не только за ее поэзию.

Прямо климовщина какая-то! [*]

-

[*] Отступление. «Березовая каша» и Федор Сологуб

Таким был и автор «Мелкого беса» Федор Сологуб. Современный исследователь пишет в сборнике «Вожди умов и моды»: «В своих текстах Сологуб настойчиво обыгрывает одну и ту же ситуацию: женщина снимает с себя одежды, демонстрируя свое тело, но последний шаг как раз и не делается: нога заносится в пустоту и застывает. «В «Тяжких снах» Анна, призывая Логина подняться на «вершину счастья» — «любовь без желаний», обнажается перед ним для того, чтобы своею наготой «победить зверя». С отказом от деторождения у этого поклонника Шопенгауэра (тот ведь писал, что рождение уже несет в себе смерть) связаны, конечно, отнюдь не идеи христианского аскетизма. В судьбе самого Сологуба ясно прослеживаются садо-мазохистские мотивы. Всю свою жизнь он любил, чтобы его секли розгами. Сначала это делала мать. В двадцативосьмилетнем (!) возрасте он пишет сестре:

«Из-за погоды у меня в понедельник вышла беда: в пятницу я ходил на ученическую квартиру недалеко босиком и слегка расцарапал ногу. В понедельник собрался идти к Сабурову, но так как далеко и я опять боялся расцарапаться, да и было грязно, то я хотел обуться. Мама не позволила, я сказал, что коли так, то я и не пойду, потому что в темноте по грязи неудобно босиком. Маменька рассердилась и пребольно высекла меня розгами, после чего я уже не стал упрямиться и пошел босой». Странно? Потом секла младшая сестра:

Потом — секли знакомые женщины:

Когда наконец Сологуб женился, у них с женой не было супружеских отношений. Его плоть хотела совсем другого, такого, что связывало его с родной сестрой:

-

Заклинания глобальных «метаморфоз» исходят исключительно от тех, кто пережил «метаморфозу» личную, причина которой — грех. И примеров тому — множество. Современный исследователь А.Эткинд пытается придать всему этому некую возвышенную оболочку, но странные факты биографий говорят сами за себя. «Бердяев и его супруга продолжали русскую (?! — Ю.В .) традицию нереализованных браков, начало которой было положено героями Чернышевского. Следуя ответу автора на его же вопрос «Что делать?», молодые люди вступали в браки, которые не реализовывались в сексе. Так жили Чернышевские, Бакунины, Шелгуновы, Ковалевские… Эта своеобразная традиция сыграла значительную роль в русской культуре, передаваясь из поколения в поколение. В начале 20 века примерно такой характер имели браки Мережковских, Андрея Белого и Аси Тургеневой, Сологуба и Чеботаревской, Блока и Менделеевой-Блок, Бриков».

Да, здесь стоит вспомнить, что нынешний министр культуры Швыдкой считает секс двигателем культуры. Мысль можно продолжить: извращенный секс связан с соответствующей культурой. Уже знакомый нам Кэролл, например, тоже был необычным в этом смысле человеком. Он питал страстную (как говорят, платоническую) привязанность к маленьким девочкам. «Своим «лолитам» Кэролл писал длиннейшие письма, приглашал на чай и фотографировал их в романтических позах и костюмах.