Лев Бердников - Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Конечно же, Куракин был многогранен и интересен не только своим щегольством и эпикурейством. Александр Борисович был плоть от плоти XVIII века с его глубокими контрастами и противоречиями. Ощущая себя представителем древней фамилии, он всемерно содействовал появлению в печати своего родословия и сотрудничал с знаменитыми Н. И. Новиковым и Н. Н. Бантыш-Каменским. С последним его связывала длительная переписка в течение сорока (!) лет, в которой обсуждались преимущественно темы на злобу дня. Опальный князь даже в ссылке живо интересовался текущей политикой, о чем свидетельствует его обширное эпистолярное наследие. Говоря о политических взглядах Куракина, приходится признать, что он, подобно Павлу, ненавидел радикальных деятелей и Французскую революцию, бичуя в своих письмах «ехидно бредящих» «филозофов нынешнего столетия», и Александра Радищева прежде всего. Не чужд он был образованности и литературе, и сам грешил сочинительством, издав несколько книг на русском и французском языках. Князь меценатствовал, и многие словесники обращались к нему за помощью, а некоторые даже посвящали ему свои книги. Куракин покровительствовал известному автору «Душеньки» Ипполиту Богдановичу, который, кстати, подражал князю и своим франтовством (этот поэт тоже «ходил всегда щеголем в французском кафтане с кошельком на спине, с тафтяной шляпой под мышкою»). Александр Борисович был также отменным агрономом, применяя на практике, в Надеждине, знания по сему предмету, и даже был принят в Вольное экономическое общество.

После смерти Екатерины II на Куракина словно пролился золотой дождь чинов, наград и прочих милостей от благоволившего к нему (теперь уже императора) Павла I – гофмаршал, действительный тайный советник, вице-канцлер, кавалер всех высших российских орденов и т. д. Ему были пожалованы дом в Санкт-Петербурге, 4300 душ в Псковской и Петербургской губерниях, а затем вместе с братом он получил 20 тысяч десятин земли в Тамбовской губернии, рыбные ловли и казенные участки в Астраханской губернии и многое другое. И хотя этот головокружительный карьерный взлет «бриллиантового князя» несколько омрачила кратковременная опала, наложенная на него в 1798 году взбалмошным другом-монархом (под давлением соперничавших с Куракиным царедворцев Ивана Кутайсова и Федора Ростопчина), положение его в начале 1801 года вновь упрочилось – Александр Борисович вновь стал занимать все мыслимые высшие должности-синекуры.

Вот что говорит о Куракине проницательный современник граф Федор Головкин: «Он любил блистать, не в силу заслуг или внушаемого им доверия, а своими бриллиантами и своим золотом, и стремился к высоким местам лишь как к удобному случаю, чтобы постоянно выставлять их напоказ».

Потому чины, титулы и награды служили ему, в сущности, такими же атрибутами щегольства, как пышный наряд или золоченая карета.

В период правления Александра I почетных должностей у Куракина не убавилось. Он стал членом Непременного совета и управляющим Коллегией иностранных дел, затем назначен канцлером российских орденов. С июля 1806 года он – посол в Вене, после, с 1808 года, – в Париже. В 1812 году Александр Борисович, между прочим, предпринял попытку урегулировать русско-французские отношения и после неудачи сложил с себя обязанности посла.

В последние годы жизни он не играл заметной политической роли, оставаясь фигурой ушедшего века и – зенита своего величия – павловского царствования. И вовсе не случайно, что именно ему было поручено разбирать бумаги покойного Павла. В память о той эпохе на почетном месте в его Надеждине длительное время висело огромное живописное полотно Мартина Фердинанда Квадаля «Коронация Павла I и Марии Федоровны в Успенском соборе Московского Кремля 5 апреля 1797 года», где среди прочих сановников задорно щеголял своим роскошным платьем и сам «бриллиантовый князь». То, что некогда воспринималось как особый шик и блеск, в новое александровское царствование, с новыми идеями, дало повод сравнивать Куракина с павлином.

Возлюбивший роскошь Александр Борисович был, однако, похоронен «без всякой пышности» в Павловске 29 августа 1818 года; на церемонии присутствовали только близкие. В их числе благоволившая к князю вдовствующая императрица Мария Федоровна, которая повелела поставить памятник с барельефом князя и скромной надписью «Другу супруга моего». Эта эпитафия обладает известной точностью: ведь в историю Куракин вошел прежде всего как сподвижник «Русского Гамлета».

В известном кинофильме «Тот самый Мюнхгаузен» (автор сценария Григорий Горин, режиссер Марк Захаров) перед нами предстает герцог (его играет актер Л. Броневой), озабоченный прежде всего одеждой подданных. «Как вы думаете, где мы будем делать талию? – вопрошает этот титулованный модельер. – Два ряда вытачек слева, половина справа. Я не разрешу опускать талию на бедра. В конце концов, мы – центр Европы… Рукав вшивной… Лацканы широкие». Справедливости ради отметим, что обостренное, гипертрофированное внимание к костюму – это не просто карикатурная черта незадачливого правителя.

В российской истории XVIII века по крайней мере два монарха – Петр Великий и Павел I, стремившиеся регламентировать все стороны жизни государства, строго предписывали подданным, какое платье им следовало носить. Оба императора присвоили себе право вводить, разрешать или запрещать ту или иную моду на одежду и прическу. Однако, по словам Александра Каменского, «в повышенном внимании к регламентации внешнего вида у Петра стояло стремление к европеизации, то есть к изменению, новации, в то время как у Павла – к унификации, единообразию».

Мы говорили уже о том, что некоторые виды одежды (русское платье, «гишпанские камзолы» и панталоны) категорически запрещались Петром. И эта практика объявлять те или иные виды костюма вне закона была продолжена преемниками российского императора. Своего апогея она достигла у его правнука – Павла I.

провозглашал Николай Карамзин в подносной оде 1796 года Павлу I. И действительно, Петр I был для Павла Петровича идеалом человека и монарха: подражанию великому прадеду его учили с детства. Своеобразный памятник этому подражанию – воздвигнутая по приказу Павла конная скульптура Петра работы Бартоломео Карло Растрелли (перед фасадом Михайловского замка) с лаконичной надписью на пьедестале – «Прадеду правнук». Показательно, что Василий Ключевский назвал Павла Петровича «маленьким Петром Великим». Поистине в петровском духе Павел неуклонно трудился на царстве: наряду с реформами государственного управления, армии, законодательства он осуществил революционные изменения и в одежде подданных.