Лев Бердников - Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

По восшествии на престол Павла I положение посла осложнилось. Известный наш поэт Денис Давыдов рассказывал в этой связи забавный анекдот: «Павел сказал однажды графу Растопчину: “Так как наступают праздники, надобно раздать награды; начнем с андреевского ордена; кому следует его пожаловать?” Граф обратил внимание Павла на Андрея Кирилловича Разумовского… Государь, с первою супругою коего, великою княгинею Наталиею Алексеевною, Разумовский был в связи, изобразив рога на голове, воскликнул: “Разве ты не знаешь?” Растопчин сделал тот же самый знак рукою и сказал: “Потому-то в особенности и нужно, чтобы об этом не говорили”». На самом же деле Павел не только не помышлял о награждении посла, но отозвал его из Вены, вновь приказав безвыездно жить в малороссийском Батурине. Причиной тому был, однако, не гнев монарха на амурные дела своего бывшего друга, а действия последнего как дипломата: сблизившись с австрийским министром иностранных дел, Разумовский целиком подпал под его влияние и, по мнению Павла, не всегда действовал надлежащим образом.

По воцарении императора Александра I Разумовский вновь был назначен послом в Вену, где содействовал вступлению Австрии в антинаполеоновскую коалицию. После Тильзитского мира (1806) Андрей Кириллович вышел в отставку и жил в Вене как частное лицо. Он занимался устройством своей знаменитой картинной галереи и не менее славившихся музыкальных вечеров. В начале 1814 года, во время похода на Францию, он был вновь востребован Родиной – вступил в свиту Александра I и был назначен уполномоченным для переговоров о мире. За участие в Венском конгрессе он был возведен в княжеское достоинство Российской империи с титулом «светлости». Он получил также и высший гражданский чин – действительного тайного советника I класса.

Свои труды и дни граф и светлейший князь Разумовский закончил в Вене на 84-м году жизни. Перед смертью он под влиянием второй жены принял католичество, а потому назван историком «космополитом в полнейшем смысле этого слова». Думается, однако, что наш герой оставил по себе добрую память как видный дипломат, отстаивавший в Европе интересы России. И пожалованные ему чины, титулы и регалии – знаки не только монаршей милости, но и признания Отечества. Несмотря на некоторые личные непривлекательные черты характера Разумовского и на закрепившееся за ним прозвание – «человек без правил».

Как-то по вечернему Петербургу шли двое. Один в простом военном мундире, другой – в щегольском кафтане. Настроение у попутчиков было веселое, они травили анекдоты, как вдруг тот, что в мундире, явственно различил голос: «Павел, бедный Павел, бедный князь!» Он невольно вздрогнул, остановился и оглянулся. Перед глазами предстал таинственный некто в испанском плаще, в шляпе, надвинутой на глаза. Сомнений быть не могло – орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка выдавали великого прадеда Павла – Петра I. «Не особенно привязывайся к этому миру, Павел, – продолжал державный призрак с неким оттенком грусти, – потому что ты недолго останешься в нем».

«Видишь ли ты этого… идущего рядом? Слышишь ли его слова?» – обратился Павел к своему товарищу. «Вы идете возле самой стены, – ответствовал тот, – и физически невозможно, чтобы кто-то был между вами и ею… Я ничего не слышу, решительно ничего!» – «Ах! Жаль, что ты не чувствуешь того, что чувствую я, – обронил Павел укоризненно. – Во мне происходит что-то особенное».

В этом ставшем хрестоматийным эпизоде, после коего Павел Петрович получил известное прозвание «Русский Гамлет», примечателен не только сам будущий монарх, но и сопровождавший его франт. Последнего за любовь к пышности и блеску именовали не иначе как «бриллиантовый князь». То был князь Александр Борисович Куракин (1752–1818), который действительно ничего не слышал, ибо его никак нельзя было упрекнуть в нежелании понять мысли и чувства своего царственного друга.

Отпрыск древнего боярского рода, восходящего к легендарному литовскому Гедимину и Владимиру Красное Солнышко, Куракин еще с младых ногтей сблизился с великим князем, став непременным товарищем его детских забав. Дело в том, что обер-гофмейстером Павла был граф Никита Иванович Панин, родственник Куракина, ставший после смерти родителя мальчика (1764) его «вторым отцом». Как свидетельствовал Семен Порошин, князь Александр Борисович «почти каждый день у его высочества и обедает и ужинает»; они забавляются также игрой в карты, шахматы и волан.

Дружба Александра с Павлом не прерывалась и во время их пятилетней разлуки: Куракин, как и подобало родовитому отроку, получил образование за границей – сначала в Альбертинской академии (Киль), а затем в Лейденском университете. Между ним и цесаревичем завязывается оживленная переписка. «Как мне приятно видеть, что Ваше высочество удостоивает меня своими милостями», – написал Александр в мае 1767 года. Павел поддерживает контакты с Куракиным и когда тот путешествует по Речи Посполитой, Дании и Германии.

Учеба пошла впрок нашему князю (он овладел несколькими языками, приобрел интерес к наукам и просветительской литературе, к тому же искусился в придворном политесе), но что касается воспитания нравственного… Одно из правил академии, которое студиозусы должны были неукоснительно выполнять, было следующим: «Соблюдайте в жизни целомудрие, умеренность и скромность, избегайте поводов к распутству… Избегайте роскоши, надменности и тщеславия и прочих язв душевных». А этим-то руководством Александр Борисович как раз открыто пренебрегал.

C 1773 года Куракин состоит уже непосредственно при великом князе, став одним из самых преданных ему лиц. Они часто видятся. Причем их дружеские отношения постоянно крепнут. Привязанность Павла к князю еще более укрепляется после того как с позором изгнали другого ближайшего сподвижника цесаревича, графа Андрея Разумовского, оказавшегося соблазнителем его первой жены. В 1776 году именно Куракин сопровождал Павла в Берлин на встречу с его невестой Софией Доротеей (будущей императрицей Марией Федоровной). В 1778 году князь был пожалован чином действительного камергера, а в 1781 году избран предводителем дворянства Петербургской губернии. Зная о его близости к Павлу, многие через посредство Куракина ходатайствовали перед великим князем о своих делах и неизменно получали искомую помощь. Настроение таких облагодетельствованных просителей выразил стихотворец Петр Козловский:

Во время путешествия по Европе в 1781–1782 годах Александр Борисович также состоял в свите Павла Петровича. По единодушному мнению, Куракин был признан тогда наиболее изящным кавалером в окружении цесаревича. Так, герцог Тосканский Леопольд в письме к своему брату, императору Иосифу II, от 5 июня 1782 года говорит, что из всех русских вельмож считает князя самым «тонким».