Николай Карпан - Чернобыль. Месть мирного атома

Возможно ли допущение, что создатели бомбы не догадывались о подобных страшных последствиях применения нового оружия? Увы! Ученые, работавшие над атомной бомбой, имели полное представление о ее мощности и об опасности радиоактивного излучения от взрыва. К моменту атомной бомбардировки Хиросимы один физик из лос-аламосской лаборатории, Г. Даньян, успел испытать на себе действие радиоактивности. Как раз в это время он боролся с лучевой болезнью и умер через 24 дня после того, как попал в клинику. Среди разработчиков атомного оружия этот случай был не единственным. Наверное, именно поэтому некоторые ученые предлагали вместе с бомбой сбросить брошюры, указывающие на опасность радиоактивного заражения. Цинизм этого предложения разоблачает неискренность последовавших потом самооправдательных выступлений атомщиков против бомбы. Всем были понятны мотивы людей, предпринявших запоздалые акции протеста, чтобы задним числом оправдать совершенные с их помощью военные преступления против мирного населения Японии.

О том, как отреагировали на бомбардировку Хиросимы и Нагасаки широкие слои американского населения, свидетельствуют замечания Бертольда Брехта в связи с постановкой в Америке его пьесы «Жизнь Галилея». Под впечатлением сообщения о применении атомных бомб против Японии он записал в те дни: «Когда в Лос-Анджелесе были получены первые газетные сообщения, все уже знали, что это означает конец войны, возвращение сыновей и братьев. Но этот огромный город возвысился до удивительной печали. Я слышал, что говорили автобусные кондуктора и продавщицы на фруктовых рынках - в их словах был только ужас. Была победа, но в ней был позор поражения... Стало постыдным что-либо изобретать [11]».

С тех пор, как против людей применили атомные бомбы, сбросив их на уже побежденную Японию, многим стало ясно - плоды науки могут быть смертельно опасными и убийственно аморальными.

17 января 1955 года пепел Хиросимы и Нагасаки прожег сердце физика Оппенгеймера и он заявил: "В более глубоком смысле мы, ученые, совершили страшный грех". Что он имел в виду? Здесь мы подходим к самой интригующей тайне во всей истории создания атомного оружия.

Напомним, что главным обосновывающим мотивом ученых, которые привлекли внимание и ресурсы американского правительства к созданию атомной бомбы, было то, что весь мир в один день может оказаться безоружным перед Гитлером, если ученым Германии удастся создать такую бомбу раньше, чем это сделают США.

Насколько был оправдан страх ученых-физиков перед перспективой немецкой атомной угрозы? Чем они сумели убедить правительство США в необходимости создавать атомную бомбу и потратить только на

Манхэттенский проект миллиарды долларов? Надо ли было вообще эту бомбу создавать, неужели не было других вариантов исключения опасности возникновения атомной войны?

Г лава 3

АЛЬТЕРНАТИВА ГЕЙЗЕНБЕРГА

Накануне Второй мировой войны ни Рузвельт, ни Сталин, ни Гитлер не интересовались ядерной физикой. Немецкое руководство вообще лишило свою физическую науку множества толковых голов. В середине 30-х германская физика потеряла таких “неарийцев” как Макс Борн, Джон фон Нойманн, Ханс Бете, Эдвард Теллер, Лео Сциллард, Лиза Мейтнер, Отто Фриш, не говоря уже об арийцах-коммунистах, таких как Клаус Фукс (один из тех, кто потом успешно передавал в СССР сведения об американской атомной бомбе). Из Италии уехал Нобелевский лауреат Энрико Ферми, который был женат на еврейке. Эрвин Шредингер был вынужден обосноваться в Ирландии. Эйнштейн оказался в Америке. Но даже после этих потерь в Германии оставалась значительная часть ученых. Ведущей фигурой среди них был Вернер Гейзенберг, лауреат Нобелевской премии по физике 1932 года, обладавший непререкаемым научным авторитетом. По своим убеждениям Гейзенберг был националистом и, разумеется, не желал поражения Г ермании. Но и способствовать политическому курсу Гитлера он тоже не хотел. Осознавая военный потенциал ядерной физики, Г ейзенберг вполне понимал что будет, если в арсенале нацистов появится атомная бомба.

Германская атомная наука в сороковых годах была мировым лидером. Деление атомного ядра урана было открыто в Г ермании. Отто Ган и Фриц Штрассман описали свое открытие еще в январе 1939 года и сделали его достоянием коллег в других странах мира. Если бы они к этому времени участвовали в программе создания немецкого атомного оружия, то ни о каких публикациях, разумеется, не могло быть и речи. Замалчивание результатов научных работ началось чуть позднее, весной 1939 года, и не в Германии, а в США - по инициативе эмигрировавшего в США Лео Сцилларда, пугавшего всех гипотетической немецкой бомбой.

Страх перед атомным оружием был не нов, но ранее он был скорее умозрительным, чем реальным. И только с 1939 года обеспокоенность тем, что в руках у нацистов со временем может оказаться такая бомба, превратилась у многих известных физиков в навязчивую идею. Поэтому часть из них поддержала предложение Сцилларда и ввела добровольную самоцензуру, для того чтобы новые научные данные не попадали в гитлеровскую Германию. Только французские ученые отказались придерживаться этого моратория, считая его искусственным. Сцилларду и Вайскопфу пришлось даже отправлять телеграмму Ф. Жолио-Кюри, с просьбой поддержать их инициативу. В Париже телеграмму получили 1 апреля 1939 года и... восприняли как первоапрельскую шутку. Фредерик Жолио-Кюри твердо придерживался принципа своей знаменитой родственницы, Марии Кюри, публиковать каждый научный результат [5]. В Германии тоже не было цензуры, поэтому предложение Сцилларда в 1939 году провалилось (настоящую цензуру в США введут только после получения первого плутония в конце марта 1941 г.).

Не смотря на попытки отдельных лиц разделить ученый мир на «нацистов», и спасителей мира от атомной войны методом создания своей чисто «демократической» атомной бомбы, международный обмен научными идеями и знаниями продолжался. Летом (июль) 1939 года, в самый центр «мировой демократии» - в США, из гитлеровской Германии приехал Гейзенберг и читал там лекции. Почему он там не остался, как многие его немецкие коллеги? По данным академика В. Белоконя [12], в Америке ...«к нему (Гейзенбергу) один за другим стали обращаться с различными заманчивыми предложениями крупнейшие физики-эмигранты, только что вошедшие в неафишируемый американский “атомный клуб”. Так, Энрико Ферми настоятельно советовал ему принять престижную кафедру в одном из прославленных университетов США: “Не возвращаться же вам в этот ад! Вас заставят идти на неприемлемые компромиссы, даже участвовать в разработках ужасных видов оружия ”. Ферми явно рассчитывал обезглавить немецкую атомную элиту. Но Гейзенберг прекрасно понимал, что в США его вынудят делать бомбу против Германии, и прикинулся наивным - сослался на любимых учеников-неевреев, которым ничто бы не светило, если бы они переехали вместе с ним в США, да и на свою семью» <...> Пожалуй, самую большую настойчивость проявил Эдвард Теллер, который, как и советский физик Лев Ландау, был в свое время аспирантом у Гейзенберга в Лейпцигском университете. Он - «сулил Гейзенбергу златые горы и море славы в США. И опять: “Как вы можете туда вернуться, да там ваши немцы до такого докатились! С вашей культурой, запросами...” Гейзенберг ему ответил: “ Знаешь, если твой брат украл серебряную ложку, все равно он остается братом. Я не могу бросить своих коллег, особенно молодежь. Гитлер быстро проиграет войну, а после него будет та Германия, ради которой надо сохранить кадры, научную культуру ...”.