Геннадий Смолин - Моцарт. Посланец из иного мира [Мистико-эзотерическое расследование]

Что касается ответа — я в замешательстве. На многие Ваши вопросы мне бы отвечать не хотелось. И, уверяю Вас, вовсе не из соображений репутации или безопасности. Для меня это не более, как дешевые побрякушки, которые давно и безнадежно потускнели, отчасти по нашей собственной воле, отчасти из-за мужчин, которые искали подходящий манекен, чтобы повесить на него, — будто одежды, — свои комплексы. Есть люди, герр Дейм-Мюллер, которые способны уничтожить нечто гораздо большее, нежели женскую репутацию. Это люди, которые грабят и убивают без малейших угрызений совести, руководствуясь лишь своими желаниями. Чтобы добиться своего, они, не моргнув глазом, уничтожат младенца на глазах у матери, сотрут лица земли целый народ или континент.

Моцарт, будучи гениальной личностью, часто обманывался и в своем ближайшем окружении, а более всего — в князьях мира сего. Вольфганг, на свою беду, общался и хорошо был знаком с такими людьми.

Пожалуй, этими доводами и объясняется мое вынужденное молчание.

Вы пишете, что ощущаете присутствие Моцарта, чувствуете, как Вы выразились, «его душу». Меня вовсе не удивляет, поскольку я изо дня в день вижу Ваш чудесный воск, а теперь — спасибо от всего сердца! — и присланный Вами удивительный, полный жизни рисунок. Конечно, Вы ощущаете его душу, его присутствие. Да и могло ли быть иначе? Поэтому Вы и чувствуете, как Вольфганг, мыслите как он; в Вашей душе горит тот же огонь творчества и созидания. Вам хорошо знакомы и его одиночество, и его страстность. Разве все живое не ищет своего повторения? То же происходит и с мужчинами, и с нами, женщинами, любящими вас — живых или мертвых.

Вы спрашиваете меня о характере болезни и изменениях в здоровье Вольфганга перед тем, как он неожиданно умер. Что же мне точно известно? Моцарт 18 ноября еще присутствовал на освящении нового храма своей ложи, где им самим была продирижирована кантата объемом в 18 рукописных листов. На 18-й день после этого, 5 декабря, мастера уже не стало.

Скажу честно, его здоровье всегда было крепким, по крайней мере, за два-три месяца до смерти он ни разу мне не жаловался. Был грустным, был озабоченным работой — так это все в порядке вещей. Это уже за две недели до кончины его стали мучить сильные боли в желудке; у него начались обмороки, сильные головные боли, галлюцинации. У Моцарта был ангельский характер. Он любил глубоко и сильно, отчаянно и высоко любил меня, и это была именно любовь, несмотря на причиненные этим высоким чувством страдания.

Полагаю, для Вас не секрет, что Вольфганг так же был предан своей жене Констанции. Даже тогда, когда она завела любовную интрижку с его учеником-секретарем, этим ничтожеством Зюсмайром. Об этом знала вся Вена, а потом стало известно и Моцарту. Вольфганг пытался облагоразумить Констанцию, давал в письмах наставления, когда она уезжала на лечение в Баден. Он делал все возможное и невозможное, чтобы она вела себя добропорядочно и берегла свою репутацию.

Но бесполезно. Констанция не умела оценивать, что хорошо, а что плохо; инстинкт правил ею во всем.

Вопросы Ваши трудны, а искренность, с какой Вы их задаете, сродни искренности самого Вольфганга. Отважусь ли отвечать на них? Никогда не думала, что смогу выводить на бумаге самые сокровенные свои слова. Поначалу, я была уверена, что никому не поверю свои тайны.

Я понимаю Вас, герр Дейм-Мюллер. И хотя не смогу ответить на все Ваши вопросы, я поведаю Вам то, что никто не знает, — сокровенные подробности наших отношений. Об одном прошу: храните молчание.

Да, я знала Моцарта — и как знала! Сначала он не произвел на меня особого впечатления. Человек с большой головой, крупным носом (с большими крыльями) и испещренной оспинками кожей лица внешне, конечно, был мало привлекателен. Маленький, суетливый, с туповатым выражением. Ростом чуть более 150-ти сантиметров, он был в вечном движении. Все это могло показаться чрезмерным, но позже я поняла, в чем дело. Мне кажется, что это шло от одного и главного: у Вольфганга не было настоящего детства, поскольку его отец Леопольд Моцарт с младых ногтей ввел его в музыкальные сферы Европейских государств.

В первые годы своего брака я видела Вольфганга не больше дюжины раз. Наша встреча и знакомство произошло у нас дома.

Однажды утром маэстро явился, запыхавшись, в наш дом без предупреждения, взволнованный и озабоченный. Как я поняла из разговоров, Вольфганг Амадей помогал моему мужу стать членом какого-то тайного союза или масонской ложи, о чем говорить строжайше запрещалось. А это в свою очередь должно было принести свою пользу, поскольку в масонских ложах собирались очень влиятельные и нужные для моего мужа лица столицы.

Моцарт был хорошо и аккуратно одет, парик сидел на нем, как на картинке. Франц стоял в нерешительности, оглядываясь на меня, затем обнял Вольфганга за плечи, ласково привлек его к груди и сказал:

— Входи, Вольферль.

Вольфганг стремительно вошел в комнату и двинулся по ней зигзагами и вприпрыжку, хотя ему нужно было сделать всего три шага. У него было что-то от клоуна. Я чуть было не расхохоталась. Он словно видел только то, что находился прямо перед ним, и направлялся туда, потом внезапно менял курс и устремлялся к новой цели; каждый его шаг был похож на ритуальный танец, и его голова, казалось, опережала тело. С появлением Вольфганга в нашей гостиной порядка как не бывало.

Моцарт вел себя крайне раскованно. Он кинул на стул свое пальто и вывалил на столик нотные листы.

— Все эти издатели, Франц, будь они неладны, — сказал он, — жулики, все до единого. Платят за сочинения гроши, а то норовят вообще не платить, если оперы не идут на подмостках театров. Мне нужна твоя помощь. Вот, погляди, что они наделали.

Небольшого роста, коренастый, коротконогий, он склонился над столом и принялся разбирать страницы. При этом он поднял глаза, и взгляд его, прежде устремленный внутрь себя, вдруг остановился на мне. Я стояла возле двери, ведущей в кухню. Вольфганг замер; затем рука его потянулась к шляпе, которую он забыл снять. Он сдернул шляпу и сделал отрывистый и резкий поклон.

— Добрый день, — расцвел Вольфганг, — какая все-таки восхитительная у Вас жена, дорогой Франц.

— Надо же, а я и не догадывался, — отшутился Франц.

Глаза Моцарта глядели с какой-то чистотой во взоре. Молчание, как легкое дыхание ветра. Все кругом преобразилось: стало прозрачнее и таинственнее. Я уже поняла, что Вольфганг влюбился в меня с первого взгляда, как маленький мальчик. Его светло-голубые глаза в немом восторге вспыхнули ослепительным светом, который пронзил меня насквозь и будто коснулся моего тела, скользнув теплой волной по щекам, плечам, груди, а, ткнувшись об изгиб живота, выплеснулся на пол, к краю моей юбки. Я машинально схватилась руками, испугавшись, что юбка задерется вверх, как от резкого порыва ветра.