Джон Норвич - История Сицилии

Именно тогда на Сицилии вспыхнул жаркий спор относительно аннексии острова. 19 сентября Гарибальди пришлось спешно отправиться в Палермо – и один из его генералов, венгр по имени Стефано Турр, решил воспользоваться этим, как он думал, благоприятным шансом. Он пошел к Капуе и отправил отряд численностью 300 человек захватить городок Калаццо на вершине холма над рекой Вольтурно. Армия Бурбонов без труда отразила этот наскок Турра, а затем, два дня спустя, 7000 неаполитанцев начали полномасштабное наступление на Калаццо, куда Гарибальди, успевший вернуться с Сицилии, послал еще 600 человек. Калаццо пал. Сам Гарибальди, как обычно, сражался в передней линии и потерял 250 человек (чего не мог себе позволить) убитыми, ранеными и пленными. Так Бурбоны одержали свою первую победу – и показалось, что маятник, как говорится, качнулся в другую сторону.

Но в первый день октября Гарибальди отомстил. Известная сегодня как битва у реки Вольтурно, стычка произошла вблизи Капуи, у крохотной деревеньки и аббатства Сан-Анджело в Формисе, на склонах горы Тифата [177] Поистине чудо, что церковь Сан-Анджело уцелела. Это грандиознейший храм всей Кампаньи, внутри ее стены покрыты фресками одиннадцатого столетия – работы греческих художников из Византии и их итальянских учеников. Все фрески демонстрируют поразительную сохранность. . Победа далась дорогой ценой – погибли и были ранены около 1400 человек, – но она спасла Италию. В очередной раз поражение армии Бурбонов спровоцировало неумелое командование. Как пояснил Гарибальди при последующем разборе сражения, выбери противник иную стратегию, Бурбоны сумели бы ворваться в Неаполь с весьма небольшими потерями и уничтожить многое, если не все, из того, чего инсургенты к тому времени добились.

Между тем вторая армия была на марше. Кавур, твердо намеренный перехватить инициативу, начал собственное вторжение на территории Папской области – Умбрию и Марку. Оставив в покое Рим, он счастливо избежал открытого конфликта с Францией и, вполне возможно, Австрией; также он расчистил себе путь на юг, где можно было бы притвориться, что пьемонтцы спешат на выручку Неаполю, в котором якобы бесчинствуют революционеры. Самое главное, он сумел, хотя бы частично, устранить преграду в облике Папской области, которая столь долго разделяла Италию надвое и делала объединение невозможным. Сама кампания оказалась не слишком примечательной, зато эффективной. Пьемонтцы справились с упорным сопротивлением Перуджи, одержали незначительную победу над папским войском близ деревни Кастельфидаро под Лорето и после пятидневного сражения захватили Анкону, пленив 7000 человек, в том числе командующего папской армией, французского генерала Кристофа де Ламорисьера. С папскими вооруженными силами на этом было покончено, отныне они не доставляли неприятностей.

Сам Виктор-Эммануил, в сопровождении своей давней любовницы Розины Верчеллана (одевавшейся обычно, как пишут, чтобы разить наповал), решил, что настала пора принять личное командование пьемонтской армией. С этого момента звезда Гарибальди начала закатываться. Битва при Вольтурно убедила его, что марш на Рим не представляется возможным; теперь, когда на его пути оказался король, он понял, что правление на юге завершается. Подтверждением тому стали события 21 октября 1860 года, когда состоялись плебисциты в Неаполитанском королевстве и на Сицилии, в Умбрии и Марке; вопрос задавался один – желает ли население, чтобы их территории составляли неотъемлемую часть Италии под властью Виктора-Эммануила. Результат был ошеломляющим: на Сицилии «за» проголосовали 432 053 человек (и лишь 667 – «против»).

Это почти единодушное одобрение, очевидно, нуждается в некоторых пояснениях. Мало кто из голосовавших имел внятное представление о происходящем: не было ни времени, ни соответствующих технологий, чтобы разъяснить людям суть дела. Те, кто были против, зачастую подвергались сильному давлению, их убеждали вовсе не голосовать. Многие крестьяне опасались, что их заманивают на военную службу, и потому бежали в горы; другие считали, что их всего-навсего просят выразить свое восхищение Гарибальди. Так или иначе, все это не имело значения. Организаторы голосования прекрасно понимали, что от них требуется.

Когда стало ясно, что по итогам плебисцитов диктатуре Гарибальди пришел конец и все полномочия передаются правительству в Турине, многие сицилийцы, воспринимавшие его как героя и освободителя, не скрывали своего негодования. Еще большую обиду острову нанесли, когда по важнейшему вопросу регионального самоуправления Кавур отказался от собственных слов. Оказалось, что никакой автономии для Сицилии не предусматривается. Увы, он был типичным северянином, не знал – и потому не понимал – обычаи и традиции юга. Глядя на Сицилию (где никогда не бывал) из Турина, с безопасного удаления в добрых шестьсот миль, если лететь по прямой, он заключил, что остров нуждается в хорошей дозе северной дисциплины. Последующие годы показали, насколько сильно он ошибался.

Со своей стороны, Гарибальди принял случившееся достойно. 26 октября он встретился с королем в Теано, а 7 ноября они вдвоем въехали в Неаполь, сидя бок о бок в королевской карете. Он просил лишь об одном – оставить за ним на год управление Неаполем и Сицилией в качестве полномочного представителя короны. Но просьбу отклонили, поскольку в глазах многих Гарибальди оставался опасным радикалом и антиклерикалом, по-прежнему мечтавшим об освобождении Рима от власти папы и превращении города в столицу Италии. Чтобы, так сказать, подсластить пилюлю, Виктор-Эммануил предложил ему звание полного генерала, а также великолепное поместье, личный корабль и ряд других привилегий. Но Гарибальди отверг эти дары. Он был истинным революционером и патриотом; пока Австрия продолжала владеть Венецией и Венето, а папа продолжал временно править Римом, он не собирался расставаться со свободой действий. 9 ноября он отплыл на крошечный остров Капрера у побережья Сардинии, где у него была ферма, взяв с собой лишь немного денег – в долг, поскольку ничего не накопил за месяцы своей власти, – несколько мешков сахара и кофе и мешок семян.

В воскресенье на страстной неделе, 17 марта 1861 года, Виктор-Эммануил II был провозглашен королем Италии. Старик Массимо д’Ацельо, предшественник Кавура на посту главного министра, будто бы заметил, когда услышал эту новость: «L’Italia è fatta: rerstano a fare gli italiani» [178] «Италия создана; теперь мы должны создать итальянцев» ( ит .). . Хотя и первая половина этой фразы соответствовала истине – итальянцы как нация и вправду обрели существование, даже если еще не во всей полноте, – вторая половина была куда вернее. Франциск II продолжал сопротивляться; страна оставалась разделенной со времен падения Римской империи, и мало кто из 22 миллионов человек населения Италии по-настоящему считал себя итальянцем. Север и юг не имели практически ничего общего, их стандарты жизни радикально различались – и, впрочем, различаются по сей день. Новые дороги и железные дороги требовалось прокладывать незамедлительно. Страна нуждалась в национальных армии и флоте, равно как и в единой правовой системе, гражданской администрации и единой валюте. При этом не имелось никакой альтернативы принятию пьемонтских институтов; данная принудительная «пьемонтизация» вызывала широкое возмущение и изрядно мешала обретению единства. Даже решение короля сохранить в титуле наименование «Второй» воспринималось как обида. В качестве короля объединенной Италии он, несомненно, был Виктором-Эммануилом I; словом, постоянно возникал вопрос: Рисорджименто – это действительно возрождение Италии или просто завоевание Италии Савойским домом?