Джон Норвич - История Сицилии

Наверняка было бы лучше, начни они свой долгий путь сразу, но люди отчаянно нуждались в отдыхе. Те, кто прибыл из Генуи, не спали на протяжении трех суток, а нехватка места на борту вынудила их простоять не смыкая глаз и эту ночь. Повалившись без сил на песок у кромки воды, они потому оказались легкой добычей для двух вражеских кораблей, которые, получив предупреждение о высадке по телеграфу, подошли к побережью и немедленно открыли огонь. Многие инсургенты были убиты или ранены, и когда вечером 19 августа отряд все же выступил в путь, его численность уменьшилась до примерно 3600 человек. По счастью, это было последнее испытание. Инсургенты спокойно преодолели по суше тридцать километров до Реджо и заняли город после короткой, но яростной стычки. По мере их продвижения по Калабрии сопротивление Бурбонов ослабевало. Сохранились замечательные мемуары, где упоминается, что Гарибальди бродил среди сдавшихся в плен неаполитанских солдат, напоминал им, что они тоже итальянцы, и приглашал присоединиться к «Тысяче». Между тем неаполитанский флот покинул пролив, что позволило еще большему числу добровольцев переправиться на материк с Сицилии. Начались народные восстания в Потенце, Фодже и Бари. Разумеется, дорога не была легка; от Реджо до Неаполя около двухсот миль по пересеченной местности, и люди валились с ног от усталости, жары и дефицита воды.

Зато столкновений больше не случалось. Король Франциск впал в панику. Британский дипломат Одо Рассел, состоявший в миссии при неаполитанском дворе, сообщал, что, когда Гарибальди вошел в Палермо, король «по телеграфу пять раз за двадцать четыре часа испрашивал папского благословения». Франциск знал, что его армия неспособна к дальнейшему сопротивлению мнившимся непобедимыми краснорубашечникам, а он не в состоянии вдохнуть в своих солдат боевой дух; единственным спасением виделось бегство. 6 сентября король отплыл в Гаэту.

В тот же день Гарибальди достиг Салерно, расположенного приблизительно в пятидесяти милях от Неаполя. Там его пригласили войти в город, причем приглашение доставили лично градоначальник и командир гарнизона Национальной гвардии. Он охотно согласился, поскольку прекрасно понимал, что иначе ему предстоит сражаться с несколькими тысячами преданных Бурбонам солдат в крепости и в казармах; безусловно, он рисковал, но сознавал, на что идет, а к тому же не доверял Кавуру и опасался тайного удара в спину.

В Неаполь Гарибальди приехал, по иронии судьбы, по железной дороге «Короля Бомба». С момента открытия в 1839 году ветка протянулась далеко на юг и теперь достигла Вьетри, городка на побережье неподалеку от Амальфи. Гарибальди сразу же реквизировал весь подвижной состав, который отыскал, и погрузил свою армию в вагоны. Сам он, с шестью спутниками, взобрался в открытый экипаж и медленно покатил вдоль путей, продираясь сквозь плотную толпу местных жителей. Когда поезд пришел в Портичи, Гарибальди настоятельно отговаривали остановиться: мол, пушки из фортов уже наверняка нацелены на железнодорожный вокзал. Но Гарибальди не стал никого слушать; в половине второго днем 7 сентября поезд прибыл в Неаполь. Тем же вечером Гарибальди обратился к ликующим народным массам с балкона королевского дворца, поблагодарил неаполитанцев «от имени всей Италии, которая, благодаря их содействию, наконец-то стала единой». Это была бесстыдная ложь – ведь неаполитанцы не пошевелили и пальцем, – но вожак инсургентов явно полагал, что от толики лести на данном этапе не будет никакого вреда. После благодарственной мессы в соборе – на которой отсутствовал кардинал, ревностный сторонник Бурбонов – Гарибальди отвезли в карете во дворец Палаццо д’Ангри, предоставленный бессрочно в его распоряжение. Ликование на улицах продолжалось до тех пор, пока один из офицеров генерала не вышел на балкон и не попросил толпу умерить пыл – дескать, великий человек хотел бы немного отдохнуть.

Он не пытался переселиться в королевский дворец, оставался в этом палаццо, где занимал небольшую комнату наверху с простой железной кроватью, и каждое утро с десяти до одиннадцати принимал всех, кто желал с ним поговорить. Среди посетителей было много иностранных журналистов, так как Гарибальди сделался героем всей Европы. В одном только Лондоне продали около полумиллиона оттисков его портрета, а в 1861 году компания «Пик Фрин» из Бермондси начала выпускать «гарибальдийское» печенье (более известное как «раздавленная муха»), которое популярно по сей день.

Следующие два месяца Гарибальди правил Неаполем и Сицилией как диктатор. Между тем он планировал свой следующий шаг, то есть немедленное выступление на Рим и Папскую область. Этот шаг, впрочем, так и не был предпринят. Кавур, не сумевший предотвратить вторжение инсургентов на материк и прекрасно понимавший, что, поскольку французская армия продолжает оккупировать Рим, позволить Гарибальди двигаться дальше значит спровоцировать войну с Францией, решил остановить своевольного авантюриста. Безусловно, он преследовал и собственные интересы: эти краснорубашечники быстро поймут, что великолепно обученные французские войска сильно отличаются от всех противников, какие им до сих пор встречались, и Италия вполне может утратить все, чего добилась за последние два года. Кроме того, Кавур по-прежнему был озабочен вопросами личного авторитета. Гарибальди сделался намного популярнее Виктора-Эммануила, а потому существовала реальная (для Кавура) опасность того, что он может изменить королю Сардинии и податься в республиканцы.

Гарибальди, конечно, был осведомлен о враждебности Кавура, но не сомневался в молчаливой поддержке короля; вскоре после прибытия в Неаполь он позволил себе публично потребовать отставки главного министра. Увы, он сильно переоценил свое положение. Виктор-Эммануил понял, что далее невозможно терпеть взаимное недовольство этих двоих, счел наиболее разумным и безопасным для себя одобрить политику своего правительства. Впрочем, ничто – никакая лавина писем, инспирированных Кавуром, от знаменитых иностранцев, начиная от венгерского патриота Лайоша Кошута и заканчивая британским социальным реформатором лордом Шефтсбери – не могло поколебать решимость Гарибальди идти на Рим. Единственным фактором, который мог его переубедить (и в конечном счете переубедил), был форс-мажор.

Вскоре после того, как Гарибальди покинул Неаполь и двинулся в сторону Рима, выяснилось, что против него выступили две огромные армии – пьемонтская и, как ни удивительно, неаполитанская. Несмотря на недавние неудачи на Сицилии и в Калабрии (ставшие следствием, скорее, некомпетентности генералов, чем слабости самих войск, которые доблестно сражались при Калатафими и Милаццо), армия короля Франциска оставалась, по сути, незадействованной. Лишь малая доля ее солдат перешла на сторону инсургентов, а король сумел пополнить армейские ряды даже за время своей добровольной изоляции в Гаэте. В настоящее время его войска занимали укрепленный город Капуя, примерно в пятнадцати милях к северу от Неаполя; Гарибальди соответственно разместил свой штаб в Казерте, всего в семи или восьми милях от противника. Он знал, что позиция рискованная и что двигаться следует осторожно.