Уильям Макнилл - Восхождение Запада. История человеческого сообщества

Суровые географические условия помешали создать что-либо большее, чем протоцивилизацию, в Монголии и Тибете. Это обстоятельство, а также стремление оставаться духовно независимыми от Китая ответственны за столь незначительное проникновение китайского образа жизни в эти земли. Тибетский ламаизм, например, всегда сохранял осознание индийских истоков своей веры и, таким образом, эффективно противился окитаиванию, апеллируя к традициям конкурирующей великой цивилизации. Нравственная сила ламаизма лишь возросла в XIV в., когда реформаторское движение захватило многие монастыри страны и утвердило более строгую интеллектуальную и аскетическую дисциплину среди монахов. Эта реформированная «желтая церковь», названная так по цвету монашеских одеяний, стала основной в поздней тибетской истории [891].

Географически удаленная Япония предложила значительно более плодотворную основу для построения цивилизации, как показало успешное перенесение китайских моделей придворной жизни и высокой культуры на острова в период Нары (646-794 гг.). И все же японцы не были склонны к слепому и массовому заимствованию. Вместо того чтобы, как в Корее, поспешно перенять малейшие детали китайского стиля, японцы в 1000-1500 гг. создали собственное светское общество и свою культуру. Будучи уже не просто провинциальной копией имперской пышности Китая, цивилизация Японии тем не менее оставалась тесно с ней связанной и в основном имела китайские корни.

В IX-XII вв. бюрократическое правительство ранней японской империи, созданной по образу Китая династии Тан, уступило место военному режиму, при котором власть основывалась на праве земельной собственности и личной преданности между господином и вассалом. Существующий режим был похож на европейский феодализм. В Японии появился класс профессиональных воинов, самураев, создавших свой кодекс чести и обеспечивавших правовые санкции непосредственно своим мечом, если они выходили за пределы юрисдикции стоявшего над ними сеньора. Соблюдение этого кодекса чести отличало самурая от остальной части населения. Междоусобицы стали хроническими, прерывавшимися только крупными войнами между конкурирующими коалициями магнатов и их вассалов. В такой социальной обстановке военная служба становилась престижной, и это находилось в прямом контрасте с китайским презрением к воинской службе.

К XIV в. важными элементами японского общества стали города. В дополнение к ремесленникам, которые обслуживали местные рынки, города привлекали большое число свободных самураев. Зачастую, потеряв свои родовые земли из-за беспорядков в сельских районах, они выходили в море в качестве пиратов либо купцов. Ясно, что города, порождавшие таких грозных предпринимателей, как японские пираты, радикально отличались от сравнительно мирных и покорных городов Китая, Индии и Среднего Востока. Таких негостеприимных и самоуверенных горожан, как в Японии, можно было найти, пожалуй, лишь на Дальнем Западе [892].

Буддийские монастыри, особенно относящиеся к школе дзэн, представляли собой определенный социальный мостик между городским населением и самураями из сельской местности. Монахи разделяли милитаризм своего века, иногда сами брали оружие в руки. Как крупные землевладельцы, монастыри постоянно участвовали в различного рода военно-политических противоборствах между феодальными правителями. И тем не менее те же монастыри сыграли роль первых организаторов многих весьма рискованных предприятий за морем. Часто именно монастыри служили тихой гаванью для престарелых или потерпевших поражение самураев, предоставляя более почетную альтернативу, чем любое другое городское занятие, доступное воинам. В интеллектуальном плане доктрина дзэн обеспечивала самураям существенную поддержку божественных сил и столь необходимое дополнение к довольно туманным этическим запретам, содержащимся в их собственном моральном кодексе.

Общество, столь отличное от китайского, неизбежно испытывало стеснение, находясь в тесных рамках заимствованных форм китайского культурного выражения, и поэтому вскоре стало создавать новые, свои собственные культурные формы. При этом японцы никогда не теряли чувства восхищения перед китайской культурой. Именно по этой причине в рамках японской культуры развивался определенный дуализм. Малая часть населения в основных центрах метрополии и императорский двор продолжали культивировать самобытное китайское искусство в форме классической поэзии и живописи. В то же время самураи — основные фигуры провинции — и горожане колебались между презрением к утонченности китайского искусства и очарованием им.

К XV в. возвышение провинциальных городов придало интенсивной культурной деятельности несколько более широкую основу. В городском окружении исконно японские и заимствованные китайские художественные стили стали отражаться один в другом и при этом взаимодействовать так интенсивно, как никогда прежде, поскольку ранее художественные контакты были ограничены исключительно императорским двором. В результате созрели японская живопись и драма. Живопись продолжала находиться под влиянием стилей времен династии Сун, хотя художники тем не менее уже развивали ярко выраженные японские темы. А драма была совершенно свободна от китайских прототипов. В ней использовались самые различные темы, заимствованные из легенд и преданий о героях-самураях, а также народные ритуальные танцы и народная поэзия.

Религиозные преобразования в Японии отражали ту же смесь стилей. Различные школы японского буддизма возникли из китайских аналогов и на основе китайских предшественников, но на японской почве они приняли самобытный характер и выразительность. В XII-XIII вв. появилось много религиозных проповедников, призывавших к преобразованиям и исповедовавших реформированный буддизм «Истинного Царства». Они считали, что верующим не нужны посредники в общении со всевышним и даже критиковали монастыри, рассматривая их как препятствия на пути к спасению души. Секты «Истинного Царства» были организованы по образцу общины и апеллировали прежде всего к бедным и униженным. Иногда эти сектанты провоцировали ожесточенные столкновения с древнейшими буддийскими монастырями, а в XV в. они подняли народ на восстания, которые в течение нескольких десятилетий поколебали господство самураев.

Дзэн-буддизм, укоренившийся в Японии вскоре после 1200 г., разделял некоторые догматы сект «Истинного Царства» в той мере, в которой они отвергали мишуру монашеской учености и ритуала. Но дзэн отличался от популярных сект тем значением, которое он придавал «внезапному озарению», духовному опыту и приоритетам личностного выбора над общественной дисциплиной и набожностью. Эмоциональность коллективных собраний была совершенно чужда традиции дзэн, которую в дальнейшем стали тесно связывать с классом самураев.