Уильям Макнилл - Восхождение Запада. История человеческого сообщества

Бурная религиозность францисканцев постоянно создавала проблемы для церковников, чьи многочисленные компромиссы с миром глубоко оскорбляли религиозный ригоризм так называемых спиритуалов, «духовных» францисканцев XIV в. Основной вопрос, разделяющий монахов-францисканцев и церковную иерархию, был чреват мощным эмоциональным взрывом. Спиритуалы утверждали открыто то, что раньше лишь подразумевалось в францисканстве: владение собственностью несовместимо с примером жизни Христа и апостолов, чьими преемниками провозглашались епископы. «Не может человек владеть, ибо владеет только Бог» — эта доктрина содержала прямое указание на недопустимость богатства и власти церкви в миру. Это также подвергало сомнению законность всей церковной верхушки: можно ли в чем бы то ни было доверять людям, так сильно сбившимся с пути? Церковь предала анафеме учение об апостольской бедности. Самые упрямые экстремисты отказались признать правомочность такого решения-голоса многих из них заглушила лишь казнь. Но даже столь серьезные преследования не могли подавить критику сребролюбия и мирских интересов духовенства. Ригоризм «истинно» верующих (как и ранее у катаров) был загнан в подполье и вновь вышел на свет в полном объеме только с приходом Реформации.

Но еще более опасным, чем открытая ересь, для официальной религии был дух религиозного безразличия или скептицизма, который нашел прибежище среди некоторых слоев городского населения в XIII в. и последующих столетиях. Скептики обычно не демонстрировали отсутствие своих религиозных убеждений и не оказывали открытого сопротивления церкви. Вместо этого они посвятили себя «лучшим сторонам жизни», неважно, определялись ли таковые в понятиях богатства, власти или красоты. Такая позиция получала все большее распространение по мере того, как прелаты церкви, особенно в Италии, погружались в мирские ценности — порой не кроясь — и низводили религию до не более чем ритуальных действий и пустословия расхожих фраз. Этот внутренний распад итальянской церкви вместе с продолжающейся жизнеспособностью религиозного ригоризма на севере Европы подготовили почву для взрыва Реформации в XVI в.

Прежде чем произошел этот радикальный и драматический разлом в европейском религиозном единстве, светский дух жизни итальянских горожан породил притягивающий стиль самовыражения в культуре Ренессанса. После XIV в. некоторые ученые решили возродить классический латинский язык во всей его Цицероновой чистоте. Упор на латынь отвлек внимание от арабского языка и работ по классической дидактике, которые так занимали европейских ученых XII—XIII вв., и выдвинул на передний план художественную литературу. Такой интерес привел итальянских гуманистов, как они себя называли, в состояние близкой гармонии с современными им литературными кругами Византии, чьи занятия их собственной классической литературой подсказали части итальянцев идею обратить внимание на богатство древнегреческого литературного наследия, почти забытого в Западной Европе с IV в. В свою очередь, латинская и древнегреческая литературы впервые представили видение жизни, не обремененное откровениями религии. И в конце XV в. наиболее смелые гуманисты сознательно порвали с христианством. Некоторые, подобно Никколо Макиавелли (ум. 1527), сделали своим знаменем безрелигиозность. Другие, как Пико Делла Мирандола (ум. 1494), пытались сохранить веру, модифицируя традиционные христианские догматы в пантеистическом направлении.

Хроническая неспособность воздержаться от классических аллюзий и других доказательств книжной учености делает большинство из написанного гуманистами совершенно непривлекательным для читателя с современным вкусом. С изобразительным искусством такого не произошло. Античных примеров живописи не было, а в скульптуре и архитектуре художники Ренессанса лишь непреднамеренно выходили за рамки своих (главным образом второразрядных) античных моделей. Первые усилия итальянских художников чаще направлялись на достижение более реалистического эффекта. Мазаччо (ум. 1428) ввел светотеневую лепку — впоследствии переработанную в приемы воздушной перспективы — для передачи объемности изображения. Приблизительно в 1435 г. Леон Баттиста Альберти (ум. 1472) сформулировал геометрический метод для вычисления линейной перспективы. Это позволило художникам организовать изображаемые фигуры в пределах иллюзорного пространства, которое бесконечно отступало вдаль, к точке сходимости. К концу XV в. произошли изменения в живописи, связанные с распространением этих новых приемов, и художники уже перешли от реализма к драматическому преувеличению и искажению изображаемого, предвещая появление барокко.

Эта воистину замечательная ясность нового и явно западного стиля живописи включала в себя развитую математизацию пространства и осознанное освоение интуитивного опыта оптических наблюдений. Итальянские художники, таким образом, предвосхитили применение математического описания в естественных науках, которое осуществилось в полной мере только в XVII в.

Искусство и светская жизнь Италии в период Ренессанса, пронизанные духом поиска неизведанного, нашли понимание к северу от Альп еще до 1500 г., прежде всего в придворных кругах. Но вообще-то Северо-Западная Европа была поймана в своего рода ловушку. В XIV-XV вв. жители Франции, Англии и Германии все более возмущались жесткостью институциональных и интеллектуальных рамок, которые их прадеды создали с таким блеском в XII—XIII вв. Но они могли или, может быть, не желали отбросить или прорваться через ограничения, подразумеваемые рамками этого наследия. Действительно, в XIV-XV вв. средневековая европейская цивилизация, казалось, вот-вот достигнет стабильности в районе ее зарождения, в ее колыбели к северу от Альп. Но как только стала проявляться эта возможная «классическая» определенность европейского общества и его культуры, это единство сразу же начали испытывать на разрыв две революционные силы -Ренессанс и Реформация.

Правда, еще до этого многие признаки в жизни трансальпийского общества говорили о том, что средневековые рамки европейской цивилизации омертвели. Рост городов, например, значительно замедлился: частично из-за разрушительных последствий «черной смерти» — эпидемии чумы [906](1348-1350 гг.) и Столетней войны (1337-1453 гг.), но также и по другим причинам. Большинство городов Северо-Западной Европы подпало под власть крепких небольших олигархий, живших за счет традиционных монополий и ренты и совершенно не желавших пускаться в новые предприятия любого вида: экономического, культурного или политического. И только на окраинах латинского христианского мира, по Балтийскому побережью и в ранее слаборазвитых регионах, например в Южной Германии, в XIV-XV вв. энергичное развитие городской жизни продолжалось.