Николай Костомаров - Казаки

Присудили Ляхи Наливайка У волу спалити;

Присудили уси козаченьки Ляхам видомстите.

15 декабря 1841 Харьков

Наше славянское племя, в ходе культурного развития, представляется отставшим от других племен Европы. Не очень еще давно один из знаменитых германских мыслителей произнес над ним суровый приговор, осуждая его быть только телом для германского духа. Этот высокомерный приговор не только возмущает в нас чувство сознания национального и племенного достоинства, но вместе и противоречит голосу исторической правды. Такое суждение уместно было бы только о племени, не заявившем в себе никакого задатка самостоятельной духовной жизни, никаких признаков стремления к самобытному общественному и умственному прогрессу. Сказать это о славянах было бы крайнею несправедливостью. Можно укорять нас, что, в сравнении с другими, мы мало сделали для культуры человечества, но было бы совершенною ложью утверждать, что у славян не было никакого стремления к выработке духовной и общественной жизни. Географическое положение, которое занимали в течение многих веков славянские народы, не дозволяло им идти рука об руку с романскими и германскими племенами. Славянские народы, занимая восточные пределы образованного мира, должны были поневоле бороться с чуждыми, некультурными стихиями и защищать своею грудью безопасность и спокойное развитие других европейских племен. Вот причина, почему славянские народы не шли в ряду других народов, хотя и не позднее других познакомились с культурным путем. Укажем, например, на судьбу Моравского государства, которое, только что принявши христианство, вступило на дорогу образованности, как вдруг сломлено было нахлынувшими с северо-востока мадьярами, занявшими древнее отечество славян и стремившимися поработить их. Укажем на нашу Россию, которая после крещения усваивала из самой образованной в те времена страны задатки умственной жизни и общественной культуры, как вдруг, через 200 лет, нахлынули монголы — и русскому народу выпал страдальческий жребий отстаивать тяжелыми усилиями свое бытие, а потом век за веком собирать свое растрепанное отечество. Укажем на Сербию, которой самостоятельность так блистательно сверкнула в царствование Стефана Душана, а потом вдруг сделалась добычею хищных османлисов. Припомним, наконец, Чехию, которой в XIV веке выпала завидная доля быть двигательницею свободы мышления, но только для того, чтобы потом пасть под власть германцев и под гнет иезуитов.

Все славянские народы оставили в своем прошедшем тяжелые воспоминания несбывшихся надежд и горьких ударов судьбы. И вот, после многих потрясений, кровавых и печальных переворотов, исчезли одно за другим самостоятельные славянские политические общества. Осталось только одно Русское государство; все прочие славянские народы лишены самостоятельности: немногих судьба связала с Русским государством, другие остаются в духовном или материальном рабстве иноплеменников. Между тем стремление к самобытной жизни и самобытному развитию ни у кого из них не угасло. В славянских сердцах остались: упование иной доли, стремления к достижению иного политического строя, иных явлений умственной и общественной жизни. Великая идея славянской взаимности была не чужда лучшим славянским умам еще в XVI и XVII столетиях; ярко проявилась она в близкие к нам времена. Мы ждем чего-то для своего племени, желаем и надеемся какого-то обновления, веруем, что нашему племени предстоит великая будущность; но в каких формах возникнет это вожделенное обновление — мы сами еще не знаем и не в силах ясно сознать наших идеалов. Мы ждем нашего племенного спасения и не знаем, откуда высматривать его; несомненно только, что оно, как царствие Божие, носит свой зародыш не вне нас, а внутри нас. В настоящее время нас разбудили события Боснии и Герцеговины. Если бы дело шло только о борьбе христианского народа с мугамеданством в небольшом уголку, сочувствие к христианскому населению было бы вполне естественно и законно во всякой свободной независимой христианской земле, тем более у нас, связанных с борющимися сербами церковным единством и узами племенного родства. Но вопрос делается для нас шире при тех надеждах, которые мы уже привыкли носить в груди: идет дело не об улучшении участи христианских славян, осужденных судьбою зависеть от мусульманской державы; идет дело даже не о местной независимости наших соплеменников. Есть точки соприкосновения, где для нас существуют не местные этнографические и исторические рризнаки, а судьба славянских народов в связи со всем славянством. Есть положения, в которых, не существует для нас ни сербов, ни чехов, ни словинцев, а есть только славяне, и такое-то отношение составляет для нас особенную важность в настоящем вопросе. Славянство — это цепь, в которой все звенья связуются так, что касающееся одного звена трогает все прочие. Мы жаждем обновления во всем племени нашем и всякое важное историческое событие, являющееся в одном каком-нибудь славянском народе, возбуждает в нас смутную надежду, что оно послужит если не рычагом желаемого племенного обновления, то по крайней мере одною из ступеней на общем нашем пути к достижению наших еще не уясненных идеалов. Если настоящее движение сербов на Балканском полуострове не угаснет бесплодно, то невольно возникает вопрос: не повлияет ли оно спасительным образом на будущую историю всего нашего племени, не станет ли оно первым камнем для закладки здания, в котором заключатся наши политические и общественные идеалы. Какие идеалы? — спросят нас. Мы еще не ясно видим их и вместо того, чтобы прибегать к мечтаниям и утдпиям, которые могут быть несбыточны, будучи плодом желании и взглядов людей известного времени, воспитания и понятий, лучше всего предоставить создание таких идеалов самой жизни, которая выразится в будущей нашей истории. В настоящее время мы всего лучше будем служить для будущего, которое предстоит нашему племени, изучением и уразумением нашей прошлой и текущей судьбы,. нашего быта, нашей взаимной связи и наших народных особенностей. В этих видах предположено в этом собрании, которое назначено с целью помощи страждущим семьям бо-

рющихся сербов, коснуться в различных литературных формах народностей славянского племени. Мне на долю выпала, в этом отношении, народность малорусская.

Малорусский народ принадлежит к русской ветви славянского племени. Всех говорящих малорусским наречием, . на пространстве от берегов Доца до Карпатских гор, считают до пятнадцати миллионов. Трудно решить, с которого времени существует малорусское наречие с своей особой физиономией. Броме некоторых признаков в Галицкой летописи и в Луцком Евангелии XIV века, вообще недостаточно ясных, мы видим отдельную физиономию малорусского наречия только с XV века, а еще яснее эти признаки показываются в речи XVI и XVII-ro. По здравому смыслу мы, конечно, не можем предполагать, чтобы малорусское наречие не существовало в прежние века: не явилось же оно внезапно, как' лошадь от удара Не-птунова трезубца. Но мы оставим в стороне тот- западнорусский книжный язык, который долгое время был в употреблении в литературных памятниках малорусского края и которым собственно народ никогда не говорил. Только собственно народные, или простонародные памятники творчества массы могут служить несомненными признаками народной речи. Малороссия очень богата этими памятниками; особенно песнями так богата, что едва ли какой другой славянский народ может похвалиться большим против нее богатством; но так как эти народные памятники дошли до нас в изустном виде, а не на письме, то являются новые недоразумения и вопросы: точно ли эти памятники принадлежат старым временам. Тут нам могут помогать только признаки содержания памятников и черты, указывающие на прошедшие события или на прошедший быт. Большая часть малоруссКих песен принадлежит к XVII веку, но есть значительное число гораздо старейших — века XVI-ro, а иные, особенно обрядные, переходят в седую древность, по крайней мере по их содержанию. Песни, сказки и предания — бесценные памятники народной литературы, живое выражение былого народного творчества. За исключением песен, как мы сказали, большею частью обрядных, указывающих на следы древности, народная малорусская поэзия минувших времен сосредоточивается на том периоде народной жизни, который следует назвать казацким. Период этот охватывает XVI и XVII века и мало-помалу исчезает в XVIII-м. Одною из характеристических черт казацкой жизни, отразившихся в народной поэзии; была