Николай Костомаров - Казаки

борьба козаков с мусульманским миром, именно с турками и находившимися под ленною властью Турции крымскими татарами. В этом отношении малорусский народ и его поэзия представляют большое подобие с сербским народом и созданными им песнопениями. У обоих народов была подобная историческая задача, одинаковые стремления и сходные впечатления, влиявшие на их чувство и воображение. Разницу составляет только различное поле действия, условливаемое географическими особенностями краев, где обитали и действовали эти два славянские народа. Сербы воевали среди холмов и гор, — малорусы были жители степей и полей, зато отправлялись на Черное море и оно-то было главнейшим свидетелем козацких подвигов. Сербы почти нигде не являлись на море, и оно мало вошло в их поэзию; сербы защищали свое отечество и их борьба с неверными была оборонительною; малорусы, напротив, защищая свое отечество от хищнических нападений, сами пускались в страну своих - врагов, и потому войны их с мусульманами имели с их стороны более наступательный характер. Подвиги сербских юнаков представляли более определенных последствий, были плодотворнее козацких набегов, потому что через них сербский народ завоевывал шаг за шагом свободу своей родины. И нынешнее восстание Герцеговины сразу показывает характер стремления народа к расширению свободной области своего отечества. У малорусов этого не видно. Мусульмане не владели Малороссиею, есл итолько не пе ренос иться в далек ие времена владычества Батыевых потомков, когда еще не начинался' казацкий период народной южнорусской истории. Мусульмане нападали на Малороссию; крымские татары делали частые набеги и уводили толпы пленников, но не овладевали в ней городами, не' строили крепостей, не ставили наместников, не заводили гарнизонов и поселений. Зато- и малорусы заносили свою народность в мусульманские страны только поневоле, в образе пленников; земля- турецкая и татарская была для них всегда враждебная, проклятая, хотя и доставляла богатства через набеги и разорения, причиняемые козаками. В малорусской народной поэзии нельзя найти ничего похожего, например, на прекрасные сербские песни о Косавской битве и о падении Сербского царства, как равно и на песни, в которых описывается о воскресении сербского духа и восстание против турок. Зато едва ли в сербской народной поэзии возможна была бы такая дума, как

малорусская, изображающая побег трех азовских братьев через безлюдные степи и грустную смерть в степи казака, пораже ниого бесхлебьем и безводьем: для сербского юнака невозможно было следовать несколько дней по несбитае-мой степи. Так же точно трудно вообразить себе между сербскими песнями такое событие как, например, буря на Черном море, застигшая казаков. В сербской народной поэзии можно найти много песен, где представляются бл изкие отношения сербов с турками, не только враждебные, но и дружественные. Это естественно в той стране, где долгое время христианские народы жили под одною властью с мусульманскими; но такая черта делается почти невозможною в песнях малорусских; хотя малорусы и входили иногда в союз с неверными, но все-таки как с л юдьми особой нации, а не с соотчичами по государственной связи. Наконец, песенный язык сербской поэзии сильно изобилует турецкими словами и выражениями, чего нет и быть не могло в поэзии малорусской. Эти отличия не уничтожают глубокого внутреннего сродства между героическою сербскою поэзиею и казацкими думами и песнями, воспевающими борьбу малорусов с турками и татарами. Все-таки видно, что судьба этих народов заключала в себе слишком много подобного и сербский юнак все-таки сродни малорусскому казаку. Да и действительно между этими народами, несмотря на пространство, разделявшее их, существовало не только сродство, но даже взаимная симпатия. Есть сведения, что в Запорожской Сечи, в числе пришлых удальцов с разных сторон — сербы занимали видное место; сербы были в рядах Хмельницкого; мы встречаем между казацкими чиновниками сербских выходцев; сербин — название очень знакомое для малорусов; оно попадается, и притом нередко в песнях, почти так же, как имя черного болгарина в сербской поэзии. Наконец в жизни и домашнем быте двух этих славянских народов существует такое большое сходство, что если вы поедете по Сербии, попадающийся сербский поселянин и в своей одежде и в своих приемах резко напомнит вам малоруса, а когда войдете в его жилище, то вся обстановка его напомнит вам малорусскую хату. Недаром в то время, когда разразилась печальная вражда между казаками и поляками, польский историк Твардовский, соболезнуя о плачевной вражде братских народов, замечал, что лучше было бы им, соединясь вместе, идти на турков и освободить своих родичей сербов и болгар. ,

ззз

Из песен и дум, относящихся к борьбе козаков с турками и татарами, самою старейшею можно считать пе Сню оБайде, под именем которого помнился в народе князь Димитрий Вишневецкий, один из ранних козацких героев, первый виновник козацкой славы. Польский историк Ста-ровольский рассказывает, что взятый в плен турка!\ш Вишневецкий был предан в Царьграде мучительной казни: повешен на крюк за ребро и, вися в таком положении, славил Бога и проклинал Мухамеда. Песня изображает его в народно-эпическом образе: он с козаками в Царьграде на рынке пьет горилку, — увидел его султан, пленился его красотою и статностью и предлагает ему дочь свою в супружество; Байда отвергает эту честь, называет дочь султана поганою и веру его — проклятою; султан приказывает прицепить его ребром за крюк; Байда, вися на крюке, просит дать ему лук и стрел, обещая застрелить голубку на ужин султану; ему дают стрелы и лук; Байда убивает султана и дочь его. Замечательно, что эта песня до того привилась в народе, что поется даже в таких местах, где вообще исчезли все исторические песни, например, у мало-россиян-переселенцев в Саратовской губернии. Быть может, также к старым песням еще XVI века следует отнести песни о татарских набегах, а равно и песни о страдании христианских невольников на турецких галерах. Впрочем, те и другие невозможно приноровить не только к известным событиям, но даже приблизительно ни к какому периоду времени, потому что черты, изображаемые в них, являлись в народной жизни беспрестанно в продолжение двух веков. В песнях первого рода изображается толпа малорусских женщин и девиц, которых гонят татары в плен. Вот одна девица ведется на аркане босая, подгоняемая бичом татарина. «Моя бедная русая коса! — восклицает она: — не матушка тебя расчесывает, татарин бичом растрепывает; мои бедные ножки! не матушка вас моет, камень пробивает вас до крови>> и т.д. В одной песне описывается, как татарин, взявши прежде малороссиянку и женившись на ней, сделавши снова набег на русскую землю, берет в плен ее мать и определяет в служанки к своей жене; дочь, не узнавши матери, наносит ей оскорбление; тогда мать открывается дочери, и обе собираются бежать в отечество. Эта песня, по своему мотиву, очень старая; подобная есть у великорусов и, очевидно, принадлежит еще древнейшим временам. Степные битвы с татарами, происходившие беспрерывно на широком безлюдном пространстве, отделявшем Украину от крымских пределов, оставили в народной поэзии несколько прекрасных памятников с живыми чертами прошедшего воинственного быта. Такова дума о казаке Голоте. Татарин отправляется на ловлю людей, добывать живой товар, чтобы приобрести себе выгоду; он надеется поймать казака в богатом кармазинном жупане, на ценном коне, украшенного оружием, и сам выезжает, нарядившись как на праздник; но вместо желанной добычи встречает козака-голоту, т. е. голь-казака, у которого на голове драная шапка, подбитая ветром; он готовится ловить его арканом, а казак-голота стреляет, сваливает татарина на землю, обдирает с него наряд, берет коня и приводит с торжеством в Сечу, насмехаясь над неудачею своего врага, думавшего поживиться на казацкий счет. К этому же разряду песен относится прекрасная, дума об Ивасе Коновчен-ке — дума длинная и богатая поэтическими образами, одна из любимых дум наших бандуристов. Сюда же отнести следует песни о подвигах и трагической смерти Морозенка — любимого героя народной поэзии, о котором поют не одни бандуристы, специально посвятившие себя сохранению старинных памятников поэзии, но весь народ, и мужчины, и женщины на всем пространстве, где говорят малорусским наречием. Кто такой этот Морозенко, когда жил он, где положил голову — по письменным историческим материалам неизвестно, так же точно, как трудно было бы отыскать по летописям многих из тех юнаков, которые составляют любимый предмет сербской народной поэзии. У народа, как малорусского, так и сербского — свои великие люди, свои воспоминания, своя собственная история; для народа важно бывает то, на что не обратит внимания историк и, напротив, народ не поймет важности того, над чем остановится наука. — Вот еще прекрасная дума о братьях, умирающих от ран на берегах реки Самары; вот другая о «Федоре безродном, бесплеминном», находимом при смерти от ран казаками где-то на берегу днепровской саги; вот великолепная дума, целая поэма о трех братьях, бежавших из азовского плена и о печальной смерти одного из них среди дикой степи на Савур-могиле. Все это — дивные, неоцененные произведения поэзии тех веков, когда на южнорусских степях кипела бурная жизнь, совершались блестящие, хотя мало замеченные современною историею подвиги народа, отстаивавшего своею кровью европейскую цивилизацию и христианство от разрушительного напора диких кочевников, точно так же, как в другом углу ' Европы тот же подвиг выпал на долю сербского народа.