Николай Костомаров - Казаки

Что делать? Запереться в Переяславле — нельзя. Пе-ряславская крепость очень ненадежна; козаки подвергаются опасности быть стесненными с двух сторон: здесь войско Жолкевского, на другой стороне Днепра войско Потоцкого; да и чем кормить лошадей, которых было более 10 000. Козаки рассудили — лучше двинуться далее с своими семействами и сокровищами, надеясь, что если войско польское не погонится за ним, а пойдет назад, то они могут свободно напасть на него с тылу; а если погонится, то хитрыми увертками его можно изнурить еще лучше, чем в За_днепровье, и нагнать на удобное место, где можно напомнить полякам чигиринское дело. Но Жолкевский про-никнул их планы и допустил выйти из Переяславля. Забравши своих жен, детей и имения, они думали перевести их в Лубны, место неприступное,' твердое; но пришед-ши туда, не сломали за собою моста на Суле. Жолкевский,, соединившись с Потоцким, поспешил за ними к Лубнам.

Войско польское остановилось в Тохуцине в 20 милях от Лубен, откуда коронный гетман написал жителям этого города письмо, в котором обещал им королевскую милость, если они не сломают моста и задержат казаков в стенах своих.

Между тем узнал Жолкевский, что в местечке Горошине Сула очень удобна для переправы и, располагая, чтобы

во время нападения на Лубны с другой стороны стояло польское войско, послал туда старосту брацлавского Струся с его отрядом . Струсь пошел прямо полем, не сказывая даже ничего и своим подчиненным; и, пришед на место переправы, велел поделать из камыша плоты, изготовил маленькие лодочки, и таким образом переправился на другой берег. Между тем войско польское усилилось несколькими рядами литовской конницы, предводимой Богданом Огинским подкоморием троцким, который встретился с Жолкевским за 6 миль от Лубен. Поляки ускорили поход; Жолкевский отрядил авангард под начальством Белицкого, который шел ‘ форсированным маршем день и ночь, и наконец увидел на высокой горе крепость. Козаки, завидя при-. ближающихся поляков, бросились разламывать мост;' но Белицкий пустил на них такую тучу стрел и пуль, что они кинули свою работу, ушли из города и расположились за милю от реки Сулы на урочище Солонице. Белицкий вошел в город.

Тогда Струсь, выбрав из своей конницы двух отборных ездоков, послал к гетману с донесением о своем прибытии, и просил, как скоро Жолкевский явится в город, то чтобы пушечным выстрелом дать ему знать, когда броситься на неприятеля. Чрез несколько времени загремела пушка' — и Струсь выскочил из своей засады. Пыль встала от лошадиных копыт — козаки думали, что это татары; но вскоре узнали свою ошибку и увидели себя окруженными спереди и сзади. Страх и замешательство всеми овладели; не знали, что делать. Лобода, чтобы дать Раде время на что-нибудь решиться, послал просить Струся дозволить начать переговоры. Струсь согласился, потому что еще Жолкевский не прибыл к Солонице. Козаки долго спорили; одни говорили бежать в степь, другие представляли им неудобства побега и советовали лучше оградиться окопами и защищаться. Больше всего беспокоили и мешали козакам женщины и дети: они боялись тащиться с ними в дикие степи. Последнее мнение превозмогло, и козаки остались на месте и укреплялись. Между тем прибыл и Жолкевский. Тогда Струсь не хотел слушать никаких уговоров, и поляки окружили козаков так, что они лишились и воды и пастбищ.

Четырнадцать дней длилась эта страшная осада, четырнадцать дней гремели пушки и звучали сабли; козаки доведены были до последней крайности, но сносили ее с удивительным присутствием духа: без хлеба, соли и воды,

питаясь вонючим лошадиным мясом, с каждым днем теряя лучший цвет своего юношества, без всякой надежды, они не только не думали сдаваться, но дрались храбро, мужественно и радовались тому, что и враги их терпят: много уже молодых дворян, потомков знаменитых фамилий, легло на валу; сильно измучены были польское войско и предводители трудами и бдением. Долго козаки терпели, — но терпению пришел конец. Когда Жолкевский велел насыпать высокие курганы и с них беспрестанно палил из пушек, и ядра ежеминутно убивали жен и детей в глазах мужей и отцов: такие зрелища больше, чем всякие лишения пищи, отняли у них силу, храбрость, твердость: козак неукротим и груб на войне, в товариществе, но в семействе он человек. Начался всеобщий ропот: все обвиняли Нали-вайка и Лободу в том, что они завели их туда. Лобода, бывши столько лет идолом подчиненных, идеалом козацкой жизни, под конец лишился доверенности братьев и всей своей чести. От него отняли начальство и на место его избрали Кремского. Новый предводитель предложил козацкой Раде сдаться Жолкевскому, с условием забыть все неудовольствия, бывшие между поляками и малороссиянами, и никого не казнить, кроме главных зачинщиков. Уже невоз..: можно было более терпеть: кучи гниющих человеческих и лошадиных трупов причинили в козацком стане заразу; пищи никакой не было. Надобно на что-нибудь решиться: козаки сдались. На другой день Жолкевский заключил с ними следующие условия:

1.) Козаки могут разойтиться по домам; но без воли короля не должны собираться в строи, выходить в походы и избирать предводителей.

2.) Пушки, знамена, порох, военные запасы и скарбницу должны отдать Жолкевскому.

3.) Наливайка, Лободу с другими предводителями — Мазепою и Кизимом, выдать.

Все были исполнено. Козаки вышли из своих окопов бледные и чахлые и повергли к ногам Жолкевского булаву гетмана Наливайка, два богатых знамени с гербом немецкого императора, третье знамя с гербом седьмиградским, серебряные литавры и трубы, дары Рудольфа и Максимилиана; тридцать одна пушка досталась победителям. Наливайка и Лободу с другими осужденными повезли окованных цепями в Варшаву, где засадили в тюрьму. Патер Янчин-ский рассказывает, что во время содержания Наливайка в темнице над головою его день и _ночь стояли воины с топорами; едва только он начинал засыпать, они тотчас пробуждали его обухом, и так мучили его разным образом. О казни всех четырех предводителей говорят разно. Янчин-ский рассказывает, что Наливайка посадили верхом на раскаленного железного коня и увенчали раскаленным железным обручем. Косинский иначе повествует об их казни, — с ним сходно говорит и народная песня: Наливайка, Лободу, Мазепу и Кизима, при огромном стечении народа, бросили в медного быка; этого быка поджигали несколько часов медленным огнем, пока слышен был крик несчастных; потом пламя охватило всю махину, и когда потушили его и отворили медного быка, тела страдальцев обратились в пепел ... 12 12 При составлении этого рассказа сочинитель руководствовался преимущественно Лубенским, Янчинским, Немцевичем, Малороссийским летописцем 'и народными песнями.