Николай Костомаров - Казаки

Солнце на западе стало склоняться к горе и тени от строений и деревьев удлинялись; в разных местах Чернигова начал показываться над крышами хат дымок, дававший знать, что уже люди начинают топить печи для «вечери». Ганна вспомнила,. что надобно полить цветы в саду, повянувшие от дневного зноя, вышла из сада, вошла в сени, где увидала мать; она только что вышла из чулана и умывала себе заспанное лицо. Ганна отворила дверь в противопот ложную сторону через сени в рабочую избу или поварню, взяла ведра, сказала, что пойдет по воду к Стрижню, и вышла со двора. .

Ряд дворов, между которыми был двор Куса, выходил прямо к высокому берегу реки Стрижня. Против Кусова двора сход к реке был крут, но влево, двора через три, шел . из' города к реке подземный ход, прорытый в юре. Этот, тайник устроен был для того, чтобы, на случай неприятель?-:, ского нашествия, в городе не было недостатка в воде. Главный вход его находился далеко в середине города, но и близко от Кусова двора входила в него боковая лестница ступеней на десять вниз: ей можно было очутиться в тайнике. Этим путем обыкновенно ходили за водою <<���дивчата», жившие неподалеку в конце города: можно было таким образом подойти прямо воде, не таскаясь с ведрами на гору.

Туда направилась Ганна с своими ведрами. Но, идя со двора к тайнику, встретила она двух «москалей» и остановилась; она заметила, что это были те головы, что заглядывали в окно, когда она возвратилась из церкви; их тогда удалил от окна ее родитель. Ганну взяло раздумье. — Зачем это они тут слоняются? — думала она. Но москали, бросивши на нее взгляды, по-видимому, равнодушные, no-' шли в противоположную сторону от тайника, мимо Кусова двора, нимало не оглядываясь на нес. — Нет, — подумала Ганна, — я испугалась напрасно. Это люди совестливые; они меня не зацепляют! — Она смело пошла к спуску в тайник, сошла по лестнице и очутилась в темноте: только слабый свет проникал туда с той стороны, куда ей нужно было идти за водою. Вдруг послышались сзади торопливые шаги. Не успела Ганна решить, бежать ли ей вперед или назад, четыре сильные руки схватили Ганну сзади, коромысло с ведра упало, она крикнула, но ее крик потерялся в тайнике. Ей завязали рот и глаза, она не в силах была более ни .крикнуть, ни распознать, где она очутится. Ее потащили, или, лучше сказать, понесли: сама она с испуга не могла уже двигаться. Похитители унесли добычу свою к главному выходу из тайника, находящемуся, как сказано выше, в середине города.

— Где Ганна? — спрашивал Кус у своей жены уже в сумерках: — Где вона?

Кусиха не видала дочери и не знала, где она. Кусиха пошла в черную хату и спрашивала наймичку. Та сказала, что Ганна пошла за водою. '

— Давно? — спросила Кусиха.

— Давненько уже, — сказала наймичка.

— Пора б уже ий вернуться, бо вже темнис на двори.

Кусиха стала недовольна дочерью. Никогда с нею подобного прежде не бывало. Как можно так запаздывать! Верно, думала, встретилась с подругами-дивчатами и заболталась с ними, а может быть, какая из подруг к себе зазвала. Так подумала Кусиха, так сообщила и мужу. Но время шло, Ганна не возвращалась. Наступила уже совср- . шенная^ темнота, ночь была темная, месяц был уже на ущербе, всходил поздно и тогда еще не показывался на -небе. Родители тревожились не на шутку. Вышедши за ворота, отец и мать пошли в разные стороны, и оба кричали: Ганно, Ганно! Но их крик только повторялся какими-то

насмешниками, собравшимися на игрище. Шалуны стали передразнивать кричавших: Ганно, Ганно! — подделываясь под слышанные голоса, и себе кричали: Ганно, Ганна! хотя их не занимало, какую там это Ганну ищут!

Воротились родители домой. Кус бил себя руками о полы и машинально твердил:

— Нема, нема!

Кусиха терзалась и вопила:

— Доненько моя, любонько моя! Где ты дилась? Где ты еси! Чы ты жыва еще, чы може тебе уже на свити не мае?

Наймит и наймичка, из участия к заботе своих хозяев, взяли фонари и пошли к тайнику. Через несколько минут наймичка прибежала оттуда в испуге и, вбежавши в хату, завопила:

— Лышенько! Видра лежать в пролази!

Вслед за нею наймит принес ведра и коромысло. Увидавши эти вещи, Кусиха испустила произительный крик, металась из стороны в сторону, не знала, бедная, куда бежать ей, что делать, схватилась за голову, сбила с себя «очипок», начала рвать на себе волосы и кричала:

— Доненько, доненько! Пропала ты, пропала!

— Утопла! ■— сказал Кус, но потом приложил палец ко лбу, что с ним случалось всегда, когда он о чем-нибудь трудном размышлял. — Ни, не утопла! — продолжал он: — Як бы утопла, то видра и коромысло не лежалы б далеко вид воды. — Не утопла вона. Лихи люды ии за-нялы в тайныку. Може, убылы! А за що? Кому вона що недобре удияла! Сказать бы, звир ии розирвав. Так як же звир туды забереться! Хыба яки лыходии вхопылы ии та згвалтовалы, залестывшысь на те, що дуже хорОша. Учы-нють над нею, що захочуть, а потым у воду вкынуть!

От таких догадок приходила Кусиха все больше и больше в ярость. Ей казалось, что именно так и есть, как говорит муж: злодеи сгубили ее дочь. Н принялась она^ сыпать ругательства и проклятия на злодеев.

Наймичка, по приказанию хозяйки, известила Моляв-чиху о внезапной пропаже нареченной невестки. Молявчиха тотчас явилась к Кусихе. Обе старухи завели вопль, а Кус — то корил баб за их крики и вопли, то вторил им сам, и раздражал их скорбь своими жалобами и дурными догадками. Так провела ночь злополучная семья. Иногда, на мгновение, надежда сменяла отчаяние: услышат за двором шум, скрипнут где-нибудь ворота, залает собака... подступит к сердцу радость, слушают, не она ли... дожидаются. Ее нет! Мимолетная надежда опять сменяется отчаянием, а оно, после короткого и напрасного перерыва, делается еще более жгучим и гнетучим.

. Стало наконец рассветать.

— Будем крычаты, да голосыты, с сего ничого не буде! — сказал Кус. — Пийду до городового атамана, заявлю. Нехай шукают Ганны; колы ии нема на свити, то нехай хоч слид ии знайдуть.

И оставивши баб продолжать свои вопли, Кус пришел к городовому атаману.

Атаман, по прозвищу Беззубый, с удивлением узнал о внезапном исчезновении той новобрачной, которой красотою любовался вчера в церкви св. Спаса со всем бывшим там народом. Первое, что предпринял атаман, был расспрос Кусу: не было ли у него с кем вражды и ссоры. Кус уверял, что не было. Тогда атаман, немного подумавши, решил послать десятских обходить все казацкие дворы и в городе, и в пригородных селах и везде спрашивать: не видали ли где Ганны Кусивны и не сообщит ли кто догадки о том, кто бы мог ее схватить.

— Чы не вхопылы ии москали? — заметил Кус. — Вчора як повернулысь с винчаня, примитыв я, що коло мого двора все ходылы якиись москали и у викна зазы-ралы. .