Николай Костомаров - Казаки

нежданным путем избавился от недостойной связи, и молила Бога о благополучном его возвращении с войны для того, чтобы он поскорее мог сыскать себе другую подругу жизни.

Прошел июль. Прошли Спасовки. Вот уж и люди сельские отработались в поле. Уже осенние утренние холода стали предвещать наступление осенней слякоти, а за нею стужи и снегов. Ганны все не было, и никто не мог сказать, где она: и след ее простыл.

Под городом Чигирином, на широкой равнине, по которой змеится извилистая река Тясмин, раскинулся стан казацкий, разбросались купы полотняных шатров по полкам, высланным гетманом. Между этими шатрами пестреют палатки начальных лиц, их пологи из цветной ткани, а на верхах их пуки павлиньих перьев. Далее от козацкого стана над рекою Янчаркою расположен стан царских великорусских войск под начальством Григория Ивановича Косагова.

Это отряды, которые выслали к Чигирину гетман Са-мойлович и боярин Ромодановский, удержавши остальные войска свои в стане под Вороновкою.

Начальником или наказным гетманом над высланными козаками назначен генеральный бунчужный Леонтий Полуботок, тогда временно занимавший уряд Переяславского полковника. Собрались у него в шатре полковники: черниговский, гадяцкий и миргородский. Наказной гетман объявил, что Григорий Иванович Косагов посылает к Дорошенку увещательную грамоту, и козаки должны послать такую ж от своего гетмана.

Полуботок громко прочитал составленную генеральным писарем грамоту и, передавая ее Борковскому, сказал:

— Василий Кашперовыч! Выберы кого-небудь послаты с сим лыстом. Значного урядового не посылай. Годи често-ваты сёго пройдысвита! Пошлы до ёго якого-небудь рядовы-ка, такого тильки, щоб потрапыв прыдывыться, що там диеться у Чигирыни.

— У мене як раз такий найдеться, — отвечал Борковский и ушел с грамотою в свою ставку, отстоявшую от Полуботковой сажен на пятьдесят.

Оставшиеся в шатре у Полуботка стали пить и закусывать, а Борковский, пришедши в свой шатер, велел позвать Булавку и сказал:

• — Пане сотныку! Посылай швагра свого Молявку з от-:'

сим лыстом до Дорошенка и скажи, щоб вин, будучи у Чигирыни, що можно там выглядив и выслухав. Вин не. дурень, зрозумие. .

Булавка, передавая шурину эту грамоту, говорил:

— Отсе тоби, мий голубе, значне полецене. Тепер час тоби и случай показаты себе усим людям и пансьтву. Клыч з собою суремщика.

Малявка, вместе с трубачом, отправился к окраине нижнего города Чигирина, отстоявшего на добрую версту от казацкого стана. Собственно это и был город в смысле людского поселения, так как то, что называлось верхним гора-. дом — был только з амок или цитадель. Нижний город был обведен земляным валом, по верху которого шла толстая бревенчатая стена, а под валом, на наружнрй стороне, прокопан был ров в три сажня в ширину и глубину. Молявка обвязал себе голову белым платком, трубач изо всей силы затрубил. Караульные козаки с башни, построенной над воротами, окликали подходивших к городу, а Малявка, вместо ответа, наткнул на саблю свою шапку с повязанным на ней платком и махал ей. Караульные спустили поднятый вверх цепями у ворот мост через ров и отворили калитку, проделанную в тяжелых воротах. Молявка вместе с трубачом вошел в город. Его сразу окружила толпа. Спрашивали зачем, к кому, с чем. Молявка сказал, что с <<���лыстом» к гетма н у.

— А хоч бы вин швыдче сам зрикся от того несчастлы-вого гетманованя! — послышалось в толпе:

— Чого-то вже ёму тепер упираться? Сам же, з бираючи громаду, каже, що вирным царським слугивцем хоче зостава-тысь, так чого ж колы цар велыть иихать и здавать свое гет-мансьтво, так уже б и робыв, як цар ему каже. Так ни! Каже: пидождемо. Турок нехай, каже, москаля ще полякае, так москаль здатниш буде на умову. А щоб ёго! Чого там ще дожида-ты? Уже уся Украина до вас на слободы утекла, а в Чигирыни тильки що тыжнив на два стане чим жыть. Тоди вси так юр-бою и сыпнуть до вас. Не пухнуть же всим с голоду!

Такие ре чи услышал тогда Молявка от народа, едва' только вошел.

— Где вин? — спрашивал Малявка. —• Либон там на гори! Ведить мене до ёго!

Он указал на гору, откуда белелись стены недавно оштукатуренного дома гетманского, стоявшего посреди замка.

— Ни, там его нема, — был ответ. — Он, чуеш: музыка rpa. Се вин розважуе свое горе, чуючи що прыхо-дыть кинець. Наклыкав музык: скрыпки, кобзы, бандуры, сопилки, сурьмы, бубны, — ходыть по городу, из шинка в шинок, удаючи нибы вин уже не гетман, а простый козар-люга-запорожець. И старшины з ным, и тесть его Яненко и инши. Идуть, да спивають и скачуть.

— Эге! — заметил кто-то. — Як чуе, що над шиею го-стре зализо высыть, так який став до всих доступный, простый, да приязный, а перше пышився! . '

— Тепер, що хоч ёму кажи, так не сердыться, хоч и не послухае рады, а. не сердытыметься за неи, а перше, скажи лишень ёму таке що протышерсты — так описля сам сте-режися: присикаеться не наче за що инше, да у дыбу забье, а то и голову стяты роскаже, — заметил Чигиринский сот-. ник Блоха, стоявший здесь же между прочими. •

До ушей Молявки долетали звуки музыки и все становились ближе и ближе. Прошедши несколько десятков шагов далее, до поворота в другую улицу, он наткнуЛся на шествие, выступавшее из этой поперечной улицы. Бежала пестрая толпа народа обоего пола и разных возрастов, начиная от седобородых дедов и сгорбленных баб и кончая детишками в одних рубашонках; в бархатном малинового цвета кунтуше, в красных сапогах и в заломленной набекрень шапке с бриллиантовым пером, гетман Дорошенко отплясывал трепака; обок его то же делали писарь Вуехович, обозный Бережецкий, судья Уласенко, гетманский тесть Павла Яненко, — все одетые в праэд-ничные кунтуши разных цветов — кто в коричневом, кто в ярко-красном, кто в зеленом. Если бы внимательно вгля-. деться в их лица и движения, то можно было сразу уразуметь, что они более по принуждению, чем по добровольному влечению делали- это. За плясунами шли музыканты. Вельможные гуляки, притопывая ногами, хором пели:

Паутьша по дорози повилась, повилась,

А дивчина с козако-м понялась, понялась.

— Не сю! — крикнул вдруг Дорошенко. — А ту, що гралы, як с замку выходылы.

Музыканты остановились и потом заиграли на другой голос. Дорошенко затянул:

Никому я не дьшуюсь, як сам я соби,. -

Пройшли мои Лита с свита., як лыст по Води, .

А оже мои стежки-дорожки позаросталы,

А оже мои ворони кони поизъизжалы,

А вжс мое золоте сидельце поламалося,

А вже моя родьшонька отцуралася

При звуках этой песни приостановилась пляска. Молявка думал: не подойти ли и подать «лыст» Дорошенку, но не решился, соображая, что чего доброго он рассердится и почтет за издевку над собою. Но гетман со старшинами, сде лавши несколько шагов и припевая песню, пошли прямо к шинку, где на крыльце стоял шинкарь, празднично одетый: видно было, что и шинкарь приготовился к посещению его шинка высокими гостями.