Константин Колонтаев - История создания и последующей деятельности Всероссийской Чрезвычайной Комиссии (ВЧК) в 1917-1922 годах

— Что скрывать, Поляков, нравятся мне твои ребята!

— Уж не хочешь ли переманить к себе.

.. Знаю я тебя… И не думай! Мне самому нужны такие хлопцы. На них можно положиться во всем.

— Разреши поговорить с их командиром.

— Ну, подумать только, так и есть, — всплеснул руками начальник милиции. — Да захотят ли они сами-то перейти к тебе, ты их спроси.

— Думаешь, не пойдут?.. Так ты мне позови командира отряда, хочу с ним переговорить.

— Ну что с тобой поделаешь, — вздохнул Поляков. — А еще друг называется. Что приглянется — все к себе тянет.

Он вызвал командира китайского отряда. Увидев его, я едва сдержал улыбку. Бравого вида молодой парень — китаец был одет уж очень живописно: френч — куртка из коричневого бархата, брюки галифе из сукна малинового цвета, фуражка такого же цвета, высокие кожаные сапоги, широкий пояс с двумя портупеями через плечо, сбоку наган, а к портупее еще свисток прикреплен.

— Давай знакомиться, — сказал я и представился.

— Ли Сюлян меня зовут, а по-русски Миша, — отвечал с легким акцентом, но совершенно правильно молодой китаец и широко улыбнулся. — У нас многих зовут русскими именами; в моем отряде есть Коля, Вася, Ваня. Так что вы меня зовите Миша.

Доверительно и непринужденно он отвечал мне на вопросы и спрашивал сам, интересуясь службой в ВЧК. Мой друг Поляков не ошибся, сразу заподозрив в желании "переманить", как он выразился, в особый отдел весь отряд Ли Сюляна.

Сам "Миша" произвел на меня исключительно хорошее впечатление. Несмотря на свои 28 лет (а выглядел он лет на 8 моложе), это был уже боевой командир, член партии.

— Как, Миша, ты на своих ребят можешь положиться?

— Конечно! Мои хлопцы за Советскую власть готовы сражаться до последней капли крови. Если нужно умереть — умрем за Советы! Ты слышал, как на фронте сражаются китайцы?

— Да, я знаю, молодцы ребята, ничего не скажешь. Отличные бойцы. Но твои-то ведь еще не все были в бою.

— Верно, некоторые не были, но не струсят. Ты пойди к нам в отряд, поговори с ними. Советы, Ленин — это для них всё. Спроси, как они жили раньше. Никто за людей не считал бедных китайцев, на самую грязную, черную работу посылали. За себя, за свою свободу борется китаец вместе с русским братом.

В общем перешел отряд Ли Сюляна к нам, в Особый отдел, и стали китайцы чекистами" (Ф. Т. Фомина "Записки старого чекиста" — глава "Китайские бойцы-чекисты").

Принудительность набора кадров — вот самое резкое различие между дореволюционной русской политической полицией и советской госбезопасностью и самая главная причина укоренившихся в ней традиций антиинтеллектуализма и непрофессионализма.

Поскольку все познается в сравнении, то приведу два конкретных житейских примера как приходили на службу в корпус жандармов Российской империи и ОГПУ СССР.

Вот как описывает мотивы и механизм своего добровольного и осознанного поступления в жандармы, предпоследний начальник Дворцовой полиции (служба личной безопасности императора) генерал-майор Спиридович в своих мемуарах "Записки жандарма": "Но полковая служба не удовлетворяла молодежь. Все живое, энергичное стремилось уйти из полка. Думал об уходе и я. Переход в гвардию у меня не состоялся. Я стал готовиться в академию, выбрав военно-юридическую, но в то же время подумывал о переводе в корпус жандармов. Мы не понимали всей серьезности службы этого корпуса, но, в общем, она казалась нам очень важной. Это была та же защита нашей родины, та же война, но лишь внутренняя. Сами жандармские офицеры своей сдержанностью и какой-то особой холодной корректностью, заставляли смотреть на себя с некоторой осторожностью. В них не было офицерской простоты, они не были нараспашку и даже внушали к себе какой-то непонятный страх. Все это в общей сложности создало у меня желание поступить в корпус жандармов. Но перевестись туда было очень трудно. Для поступления в корпус от офицера требовались следующие условия: потомственное дворянство, окончание военного училища по первому разряду, не быть католиком, не иметь долгов и пробыть в строю не меньше шести лет. Удовлетворявший этим требованиям должен был выдержать предварительные экзамены при штабе корпуса для занесения в кандидатский список. Затем, когда подойдет очередь, прибыть на четырехмесячные курсы в Петербурге и после их окончания выдержать выпускные экзамены. Всем формальным условиям я соответствовал, но у меня не было протекции. Отбор же офицеров был настолько строг, желающих так много, что без протекции попасть на жандармские курсы было невозможно. Но скоро случай помог мне, и я попал на предварительные испытания. В первый день держали устный экзамен. Меня спросили, читал ли я в газете "Новое время" статью о брошюре Льва Тихомирова и что я могу сказать по этому поводу. Вещь была мне известная и мой ответ удовлетворил комиссию. Затем мне предложили перечислить реформы Александра II и задали еще несколько вопросов по истории и государственному устройству. На письменном экзамене мне попалась тема "Влияние реформы всесословной воинской повинности на развитие грамотности в народе". Экзамены я выдержал, и меня внесли в списки кандидатов. Я вернулся в свой полк, а в это время обо мне собирались подробные сведения. Вызов на курсы затянулся. Прошло два года, и вдруг летом 1899 года я неожиданно получил вызов на жандармские курсы".

А теперь описание того, как пополнялись новыми сотрудниками советская госбезопасность в 20-30-е годы, которое дал отставной полковник государственной безопасности и один из основателей советского "шпионского романа" Георгий Михайлович Брянцев в своем автобиографическом романе "По тонкому льду". Вот как он описывает приход одного из своих коллег на службу в ОГПУ: "Я стал чекистом в 1924 году. До этого работал в рабочем клубе. Меня окружала куча друзей — комсомольцев, чудесных боевых ребят. Нас сдружила вера в будущее, совместная работа, стремления, ЧОН, борьба с бандитизмом, опасности. Шла репетиция. В самый её разгар появился районный уполномоченный ОГПУ Силин. Уж кого-кого, а его мы комсомольцы знали преотлично. И он знал каждого из нас вдоль и поперек. Он знал вообще все. По крайней мере, я был в этом твердо убежден. Всегда чем-то озабоченный, хмурый и немногословный, он подошел к рампе и, посмотрев исподлобья, остановил взгляд на мне и скомандовал: "Трапезников, за мной!". Ребята оторопело уставились на меня. Через час он и я сидели в кабинете секретаря уездного комитета комсомола. Через два дня Силин привел меня в помещение окружного отдела ОГПУ. Прошло еще четыре дня, и я вышел из этого помещения один. На мне была новенькая форма, хромовые сапоги и маузер в жесткой желтой кобуре. В нагрудном кармане удостоверение, что такой-то является практикантом ОГПУ и имеет право носить все виды огнестрельного оружия".