Варвара Головина - Мемуары

В Петергофе произошло любопытное событие. Государь, находясь у м-ль Лопухиной, получил известие о победе Суворова 2), причем последний прибавлял, что пришлет в скором времени князя Гагарина 3), полковника 4)... полка, со знаменами, взятыми у врага, и подробностями относительно этого дела. Это известие вызвало у Лопухиной смущение, которое она напрасно пыталась скрыть от Государя. Не будучи в силах противиться его настояниям и, наконец, приказу, она бросилась к его ногам и призналась ему, что она была знакома с князем Гагариным в Москве, что он был влюблен в нее и был одним из всех мужчин, ухаживавших за ней, сумевшим возбудить в ней участие, что она не могла остаться равнодушной при известии о его приезде и что она полагается на великодушие Государя как за себя, так и за него.

Государь с волнением выслушал это признание и мгновенно решил устроить брак Лопухиной с князем Гагариным, который и приехал через несколько дней. Он был очень хорошо принят Государем, назначен в Первый гвардейский полк, а вскоре был объявлен брак его с Лопухиной и назначение его флигель-адъютантом Государя.

Я возвращусь ненадолго к тому, что происходило вокруг меня. Я не могу обойти молчанием некоторые из текущих событий, предшествовавших моему несчастью. Я была глубоко опечалена смертью графини Шенбург, случившейся около этого времени. Принцесса де Тарант, своей отзывчивостью на мои страдания, была для меня ангелом-хранителем в этом случае. Толстая часто покидала меня, отправляясь в Петергоф. Ее муж стал понемногу снимать маску. Он втерся в доверие Государя и Государыни и разыгрывал роль чувствительного ревнивца по отношению своей жены. Ухаживание лорда Уайтворта за последней все продолжалось. Граф Толстой готовился приписать мне такую постыдную роль, какую я не только никогда не могла исполнять, но и подумать даже. Я с невыразимой печалью видела, что Толстая все больше и больше удаляется от меня. Я указала ей на опасное положение, в которое она собиралась броситься, но мой голос не трогал больше ее сердца. Оно стало слабым и больным. Она подружилась с м-ль де Блом, сопровождавшей ее повсюду. Это была очень хорошая девушка, но у нее был слабый характер, и она поддавалась непоследовательности, с которой надо было бороться.

Приближался петергофский праздник, и я думала, что мне надо было из приличия отправиться туда, хотя я вовсе не была особенно к этому расположена. Но ранее, чем решить окончательно, я написала Великой Княгине, спрашивая ее, не будет ли ей неприятно мое присутствие и могу ли я еще надеяться на ее милостивое отношение. Я писала ей, что все происшедшее очень огорчает меня, что я не играла никакой роли в отставке мужа, и умоляла ее ответить мне искренне. Это письмо я просила доставить графиню Толстую. Великая Княгиня прислала мне очень милостивый ответ, вполне успокоивший меня. Я поехала на бал; я с беспокойством искала взгляда Великой Княгини. Ее холодный ледяной вид причинил мне ужасную боль; я насилу сдержала слезы. Г-жа де Тарант была почти так же огорчена, как и я. Она постоянно была со мной и могла лучше, чем кто-либо, судить о моих чувствах. На следующий день я отправилась гулять в Монплезир, где я была уверена, что встречу Великую

«Княгиню Елизавету. Действительно, я встретила ее там, Я настойчиво умоляла ее сказать причину ее холодности. Я говорила ей, что если я могла бы предвидеть это, ничто в мире не могло бы заставить меня отправиться на этот праздник, что только ее письмо, такое же полное доброты, как она сама, побудило меня приехать. Она сделала все, чтобы избежать объяснения, и я ясно видела, что ее ангельская душа страдает от того, что приходится огорчать меня. Я замолчала; мы расстались, и я поклялась в глубине своей души хранить молчание обо всем, выстрадать все и никогда не жаловаться.

Но горе, наполнявшее мою душу, подействовало мне на здоровье. Я была почти выброшена из сердца, которое было мне так дорого. Опасное и тяжелое чувство, занимавшее Толстую, увеличивало мое горе. Более чем когда-либо я оценила тогда дружбу г-жи де Тарант. Она стала для меня утешением, моей силой и поддержкой. Я жалею тех, кто не знает этого чувства, дарованного нам Провидением как источник чистой воды, утоляющий жажду души.

Несмотря на печаль, как казалось, вполне завладевшую моим существом, бывали минуты, когда я не могла удержаться, чтобы не разделять добродушной, милой веселости, возбуждаемой Шевалье д'Огардом*. У дочери Толстой была гувернантка, англичанка, страстно любившая купаться в реке. Мы для нее устроили купальню против нашей дачи. Она часто купалась там. Муж распорядился бросить туда пойманных в пруду пескарей, чтобы обмыть их

______________________________

* Почтенный старик, француз-эмигрант, друг Елизаветы, сестры Людовика XVI, и член христианского общества, боровшегося с новой философией. Императрица Екатерина II пригласила его по рекомендации Гримма приехать в Петербург, чтобы написать записки о России. Примеч. авт.

______________________________

М-ль Эмери, не подозревая ничего, доверчиво бросилась в воду и оказалась покрытой рыбой. Ее удивление было беспредельно, и это приключение послужило поводом к различного рода шуткам. Шевалье д'Огард написал пародию на Проклятие Камилла. Он вложил в уста м-ль Эмери целую речь, направленную против моего мужа.

В начале августа двор возвратился в Павловск. Я с трудом решаюсь приступить к описанию самой гнусной интриги, устроенной в это время. Князь Чарторижский, продолжая по-прежнему быть близким другом Великого Князя Александра, послужил поводом для клеветы, при помощи которой старались очернить честь и славу Великой Княгини Елизаветы. Ее свекровь, постоянно завидуя своей невестке, не упускала случая вредить ей. Граф Толстой, играя роль самого усердного и верного слуги около Их Императорских Высочеств, в то же время был первым поверенным Императрицы, ее шпионом и низким прислужником. До этого времени Государь очень хорошо обходился с Великой Княгиней Епизаветой. После родов он часто и подробно расспрашивал ее о маленькой Великой Княжне и побуждал ее иметь сына. В последнее пребывание двора в Павловске Государыня приказала Великой Княгине Елизавете прислать ей ребенка, хотя девочке было всего три месяца и от дома Великого. Князя до дворца было довольно далеко. Пришлось повиноваться, и потом, когда девочку привезли обратно, Великая Княгиня узнала от дам, сопровождавших ребенка, что Государыня носила его к Государю. Великая Княгиня, нисколько не подозревавшая грозы, собиравшейся над ее головой, была благодарна Государыне, считая это просто желанием приучить государя к внучке. Она жестоко ошибалась и скоро убедилась в этом, но виновникам ее несчастья удалось от нее часть истины и обратить ее возмущение лв тех, кто наименее этого заслуживал. Граф Ростопчин и Кушелев находились в соседней эмнате с кабинетом Государя, когда вдруг в нее вошла Государыня с маленькой Великой Княжной на руках. Она сказала им: