Ричард Фрай - Наследие Ирана

Я лишен здесь возможности подробно рассмотреть «тохарскую проблему» и показать читателям трясину, в которой оказались многие ее исследователи, пытавшиеся примирить противоречивые данные источников. Прошло уже несколько десятилетий после открытия в оазисах Северного Тарима памятников, составленных на диалектах «тохарского» языка — индоевропейского языка группы centum, но что достоверного знаем мы о народе, который говорил на «тохарском» языке, и о его взаимоотношениях с иранцами Восточного Туркестана? Как бы ни решался вопрос о месте «тохарского» в кругу индоевропейских языков, связан ли он ближайшим образом с кельтской или фракийской языковыми группами, можно, скорее всего, предполагать, что носители «тохарского» языка пришли в Восточный Туркестан очень рано (еще до миграции иранцев первой половины I тысячелетия до н. э.), так что движение «тохаров» отнюдь не было средневековым вторжением на эту территорию — тохары обитали здесь еще до скифо-сакской экспансии. Отождествление «тохаров» с усунями китайских источников и исседонами, упоминаемыми Геродотом, является не более чем гипотезой, основанной лишь на лингвистических реконструкциях (точность которых оспаривается) и умозаключениях, тем не менее это отождествление кажется соблазнительным 24. Нет необходимости искать в I тысячелетии до н. э. на территории Восточного Туркестана иных индоевропейцев, кроме носителей «тохарских» диалектов и саков; согдийские купцы и другие иранцы пришли сюда с запада позднее. Основная трудность, с которой сталкиваются историки Средней и Центральной Азии, заключается в том, что сообщения китайских источников достаточно обстоятельны и ясны, когда они касаются Восточного Туркестана, но скупы и сбивчивы для других территорий, тогда как античные авторы приводят хотя немногочисленные, но заслуживающие доверия сведения о Западном Туркестане, но не о районах к востоку от него. Если бы удалось согласовать сообщения китайских и античных источников и отождествить упоминаемые события, народы и имена, то появилась бы возможность реконструировать значительный этап древней истории Средней и Центральной Азии.

Из китайских хроник мы узнаем, что экспансия «Небесной империи» в правление Старшей династии Хань привела к тому, что народ сюнну (хунны), живший на границах империи, начал оказывать давление на своих западных соседей. В часто цитируемом отрывке из раннего китайского сочинения «Шицзи» (гл. 123) сообщается о том, что сюнну напали на юечжей и убили их царя, после чего юечжи ушли на запад и покорили (племена) сэ. Здесь они столкнулись с усунями, находившимися в вассальной зависимости от сюнну; в завязавшейся борьбе усуни в конечном счете одержали верх и оттеснили юечжей еще далее на запад. Пройдя через Фергану, юечжи завоевали Бактрию 25. Идентификация имен, упоминаемых в этом рассказе, вызывает известные трудности, однако можно полагать, что китайские источники («Шицзи», а также хроники династии Хань) сообщают о событиях, действительно имевших место. Г. Халун вполне обоснованно предложил относить первое передвижение юечжей к периоду 174—160 гг., второе — к 133—129 гг. до н. э. 26. Племена сэ отождествляются с саками; усуни, как было отмечено, могут рассматриваться как носители «тохарских» диалектов, исседоны Геродота. Возможно, что какая-то часть усуней соответствует асианам (asianoi), названным у Помпея Трога среди племен, завоевавших Греко-Бактрийское царство 27. Более поздние формы названий, такие, как tugr, arsin и другие, представленные в уйгурских и согдийских текстах, обстоятельно разъяснены В. Б. Хеннингом 28. Источники не дают возможности определить, на каком языке говорили юечжи; до нас дошли лишь памятники сакских и «тохарских» диалектов Восточного Туркестана и иранского языка коренного населения Бактрии (Тохаристана). Как и в других случаях, на территории областей с оседлым населением из Центральной Азии вместе с основными завоевателями проникли группы, осколки племен или племенных союзов, весьма различные по этносу и языку.

В заключение следует подчеркнуть, что роль иранских народов и влияние их культуры на территориях Центральной Азии и Сибири были весьма значительны. Со времени нашествий гуннов, особенно в III—IV вв. н. э., на передний план выдвигаются алтайские народы, позднее наступает эпоха все усиливающегося тюркского влияния — не только в Восточном и Западном Туркестане, но и на юге России, в Азербайджане и в Малой Азии. Не следует забывать и о дардских или индо-арийских языках, которые могли попасть на территорию Центральной Азии в глубокой древности. Однако в дотюркский период ираноязычные народы составляли основную часть населения Центральной Азии.

Notes:

W. W. Tarn, The Greeks in Bactria and India, Cambridge, 1951, стр. XX.

См.: В. Ф. Гайдукевич, Боспорское царство, М.—Л., 1949, стр. 57.

Существует обширная литература на русском языке о греках Южной России, но исследований на западноевропейских языках очень немного.

С. И. Руденко, Горноалтайские находки и скифы, М.— Л., 1952, стр. 20.

О различных мнениях исследователей по поводу синдов и меотов см. сб. «Вопросы скифо-сарматской археологии», М., 1952, стр. 20, 34.

Е. И. Крупнов, Древняя история Северного Кавказа, М., 1960,, стр. 68.

В. И. Абаев, Осетинский язык и фольклор, I, М.—Л., 1949, стр. 37. Много споров вызвал вопрос о том, связано ли с савроматами и сарматами слово sairima, упоминаемое в Авесте. Для отождествления этих трех названий необходимо признать не только возможность эпентезы г в sairima, но и и в sauromat, что кажется странным. Увлечение этимологическими сопоставлениями при анализе этнонимов легко может привести к неправильным историческим выводам. Ср.: F. А11 h е i m, Geschichte der Hunnen, Bd I, Berlin, 1959, стр. 70.

В. И. Абаев, Осетинский язык и фольклор, стр. 178; L. Z gust а, Die Personennamen griechischer Stadte der nordlichen Schwarzmeerkiiste’ Praha, 1955, стр. 265. Нет оснований соглашаться с Ю. Юнге, который предлагал в качестве исходной форму Roxonaloi (J. J u n g е. Saka-Studien, Leipzig, 1939, стр. 79).

J. Наrmatta, Studies on the history of the Sarmatians, Budapest, 1950, стр. 35.

J. Harmatta, Studies in the language of the Iranian tribes in South Russia,—«Acta Orientalia Academiae scientiarum Hungaricae», t. I, 1951 стр. 261—314.

В. Ф. Гайдукевич, Боспорское царство, стр. 345.

А. Бивар (A. D. Н. Вivаг, The stirrup and its origins,— «Oriental Art», N. S., vol. I, 1955, стр. 3—7) отмечает, что стремя было у авар в V в. н. э., что, вероятно, соответствует истине. Но изобретение стремени относится к более раннему времени, о чем свидетельствует изображение «шпор» на рельефе из второй ступы в Санчи (II в. до н. э.). См.: J. Marshall, A. Foucher, The monuments of Sanchi, Calcutta, 1940, стр. 40b, табл. 82.

В. Ф. Гайдукевич, Боспорское царство, стр. 430. По мнению М. Ростовцева (М. Rostovtzeff, Iranians and Greeks in South Russia, Oxford, 1922, стр. 167), эти значки представляют собой первые попытки создания сарматского письма. Такое предположение маловероятно — тюрки продолжали употреблять тамги и после того, как у них появилась письменность.