Ричард Фрай - Наследие Ирана

Наличие каянидской, сакской и парфянской традиций позволило выдвинуть весьма убедительную теорию северо-восточного происхождения большинства циклов иранского эпоса 3. Искусство менестрелей начало приходить в упадок, видимо , при Сасанидах; окончательное исчезновение такого рода поэзии происходит позднее и, вероятно, объясняется в первую очередь изменениями, которые пережило общество Ирана в результате арабского завоевания. На смену героическим песням пришли новые, более изощренные поэтические формы. Но при дворах парфянской знати искусство менестрелей процветало, и их сказания определяли литературные вкусы той эпохи.

О парфянском изобразительном искусстве нам приходилось уже упоминать в связи с сарматами и «звериным стилем». Прежняя характеристика парфянского искусства как деградировавшего греческого нуждается в пересмотре; несмотря на кажущуюся преемственность, парфянское искусство отличается также и от сасанидского. Находки в Нисе показали, что греческое влияние ощущалось довольно сильно в раннеаршакидское время. Но, как и в других сферах, парфяне в последующий период вернулись к древнеиранским традициям и сюжетам — на первый план выдвигаются сцены охоты, сражений, пиров и жертвоприношений. Возрождение полихромного декора — особенность парфянского искусства «малых форм», как и искусства сарматов. В архитектуре преобладают эллинистические традиции, но приемы декоративного убранства и многие другие черты — восточные, причем, независимо от их происхождения, именно эти восточные черты составляют главные особенности памятников парфянского зодчества. К ним относятся купольные перекрытия на тромпах, важная роль, отводившаяся айвану, украшение фасадов зданий горельефными масками, а интерьеров — статуями. «Экспрессионизм» этого искусства уже отмечался раньше 4.

Кочевническое прошлое парфян ясно проступает в таких особенностях одеяния всадника, как шаровары, заправленные в сапоги с «гамашами», — элементы костюма, широко распространившиеся по всему Ближнему Востоку в I—II вв. н. э. 5. Структура общества, искусство, устная литература, сохранение родоплеменных традиций в политической организации, как мы ее знаем, — все это свидетельствует о своеобразном укладе жизни парфян, в котором господствовало воинское, героическое начало. Недаром само имя парфян — пахлаван (pahlavHn) — получило в новоперсидском значение «герой, богатырь».

Notes:

М. E. Массон, «Известия АН Туркм. ССР>, № 1, Ашхабад, 1951, стр. 93.

М. Воусе, Some remarks on the transmission of the Kayanian heroic cycle,—«Serta Cantabrigiensia», Wiesbaden, 1954, crp. 49—51; M. Boyce, The Parthian ‘gosan’ and Uranian ministrel tradition,— JiRAS, 1957, стр. 10—45 (автор дал превосходный очерк литературной жизни парфянского периода и убедительно доказал существование двойной — устной и письменной — иранской литературной традиции с древнейших времен и вплоть до арабского завоевания).

М. Boyce, Zariadres and Zarer,—BSOAS, vol, XVII, 1955 стр 476.

См. примечания 45, 46, 112, 113 к главе 4. Сводчатые арки и купольные перекрытия были, видимо, принесены парфянами из Восточного Ирана в Месопотамию. Ср.: О. Reuther, Parthian architecture —SPA, vol. I, London, 1938, стр. 427. (См. также: Г. А. Пугаченкова, Пути развития архитектуры Южного Туркменистана поры рабовладения и феодализма,— «Труды ЮТАКЭ», т. VI, М., 1958, стр. 68—69, 100, 104—117 и др.; Г. А. Кошеленко, Культура Парфии, особенно стр. 12—35, 78—88, 98—102 и указанную там литературу.]

G. Widengren, Some remarks on riding costume among Iranian peoples in antiquity,— «Arctica», vol. XI, Uppsala, 1966, стр. 241 и сл.

О религии древних персов написано больше, чем о любой другой сфере их жизни, и это не случайно: до нас дошли письменные памятники — Авеста и религиозная среднеперсидская (пехлевийская) литература. О верованиях парфян мы знаем, к сожалению, гораздо меньше; сообщения источников кратки и нередко противоречивы. Принято считать, что религиозный синкретизм, характерный для селевкидской эпохи, должен был сохраняться и при Аршакидах. Действительно, свидетельства античных авторов и надписи показывают, что в странах Ближнего Востока господствовали культы, основанные на отождествлении греческих божеств с их восточными «двойниками» и наделении их новыми мессианскими чертами. Что же происходило в это время в Иране и каковы были судьбы зороастризма?

Есть основания предполагать, что маги в разных областях Ирана поддерживали культы Ахура Мазды и (или) других древнеарийских богов, причем атрибуты этих культов существенно различались. Трудно представить, что в этот период существовала зороастрийская ортодоксия, но можно допустить некоторую общность форм поклонения божествам у иранцев, которую мы вправе назвать маздаяснийской религией (почитание Мазды). Сасаннды, очевидно, отрицали приверженность Аршакидов к маздаяснийской вере, однако та форма зороастризма, которая известна для сасанидского государства, должна была начать складываться уже при парфянах. Среднеперсидское энциклопедическое сочинение «Денкарт» говорит о возрождении праведной веры (зороастризма) только при Сасанидах, впервые после ее долгого забвения со времен Александра Великого. Но такое утверждение навеяно лишь общей негативной оценкой правления парфян, которая стала удобной, а потому и модной при Сасанидах.

Парфяне отличались большей веротерпимостью, чем Сасаниды; во всяком случае, мы не знаем о серьезных гонениях на иноверцев при парфянах. Положение, например, иудеев при парфянах было более безопасным, чем при Сасанидах. Из Талмуда (Baba Kamma, 117а) известно, что Ардашир I лишил иудеев права, которым они располагали ранее при парфянах, — самостоятельно вершить суд над единоверцами, совершившими особо опасные преступления. Различные религиозные общины на Ближнем Востоке жили обособленно и подчинялись своим духовным пастырям и много позднее, вплоть до системы «милет» в Оттоманской империи. В парфянское время число религиозных сект и культов должно было быть весьма значительным, но разобраться в них по имеющимся источникам — задача в высшей степени трудная. Вряд ли есть основания признавать существование в этот период некоей единой «религии иранцев», о которой упоминают античные авторы. Можно скорее говорить лишь о преобладании маздеистских культов, маздаяснийском «поветрии», сочетавшемся с веротерпимостью, то есть о ситуации, напоминающей несколько «религию римлян». При таком подходе следует в полной мере учитывать особенности, характерные для отдельных разновидностей культа Мазды, и даже явные отклонения от него. Можно наметить различия между иранскими верованиями у индо-парфян, кушан, саков, согдийцев, собственно парфян, армян и иранизованного населения Понта, Каппадокии и Коммагены; особое место занимают синкретические культы Месопотамии и некоторых других районов. Но выдерживаем ли мы хронологическую перспективу, не смешиваем ли явления, возникшие в разные периоды и различные по ареалам? Так, рассматривая иранские элементы в кушанском пантеоне (известном нам прежде всего по монетам кушан), мы можем истолковать их как отражения соответствующих божеств древних арийцев, но многие из этих божеств присутствуют и в зороастрийском пантеоне. С другой стороны, практику выставления трупов (для очищения костей от мяса) или почитание огня считают специфически иранскими чертами. Когда, например, Бардесан говорит о кровнородственных браках в среде магов (magousai) Малой Азии, мы тотчас вспоминаем о сходном зороастрийском обычае, хотя такие браки известны и у Птолемеев, а истоки этого обычая можно искать и в других областях 1.