Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Такое шумное и стремительное перетекание европейских богатств в Соединенные Штаты поражало современников. Государственный секретарь США как-то заметил: «Финансовому центру мира потребовались тысячи лет, чтобы переместиться с берегов Евфрата на берега Темзы и Сены. Теперь похоже на то, что он переместится на Гудзон за время от рассвета до заката» 43. К 1929 году американцы оказались держателями более 15 миллиардов долларов иностранных инвестиций — это почти столько же, сколько принадлежало британцам в 1913 году, а стоимость их глобальной торговли возросла более чем на 50 процентов.

Под американским руководством, казалось, возродился золотой век глобального капитализма; но имелось одно ключевое отличие. Как считал Кейнс, до 1914 года «влияние Лондона на кредитные условия по всему миру было настолько сильным, что Банк Англии мог почти что претендовать на роль дирижера международного оркестра» 44, однако после 1918 года Соединенные Штаты не имели желания брать на себя такую работу. Дабы избежать заразительного соперничества и войн Европы, американские политики оставили место дирижера пустым, уйдя в политическую изоляцию, достойную Китая или Японии XVIII века. Покуда времена были хорошими, оркестр импровизировал и как-то выкарабкивался, но, когда времена становились плохими, его музыка превращалась в какофонию.

В октябре 1929 года в некоторой степени из-за головотяпства, во многом из-за неудачного стечения обстоятельств, а также по причине отсутствия «дирижера» лопнувший пузырь на американской фондовой бирже обернулся международной финансовой катастрофой. Зараза быстро распространилась по всему капиталистическому миру: банки сворачивали свою деятельность, кредит пропадал и валюты обрушивались. Голодали немногие, однако к Рождеству 1932 года один американский рабочий из четырех не имел работы. В Германии число таковых приближалось к одному из двух. Безработные с серыми лицами стояли в длинных очередях. Они, по мнению английского журналиста Джорджа Оруэлла, «смотрели на свою судьбу с таким же немым изумлением, как животные, попавшие в ловушку. Они просто не могли понять, что с ними случилось» 45.

Как минимум вплоть до середины 1930-х годов все, что делали либеральные демократии, приводило лишь к ухудшению положения дел. Парадокс развития, по-видимому, сделал хуже ситуацию в западном центре. Помимо этого, также складывалось впечатление, что преимущества отсталости сыграли свою роль в другом месте. Россия — на протяжении столетий довольно отсталая периферия — реорганизовалась в качестве Союза Советских Социалистических Республик, который, подобно Соединенным Штатам, объединял быстро растущий промышленный центр и огромную сельскохозяйственную глубинку. Однако, в отличие от Соединенных Штатов, здесь поддерживались и насаждались государственная собственность, коллективное сельское хозяйство и централизованное планирование. Советский Союз мобилизовывал свой народ скорее как современное западное государство, нежели как старая династическая империя. Однако его автократы — Ленин и Сталин — правили скорее как цари, нежели как демократические президенты.

Советский Союз был своего рода «Антиамерикой» — субконтинентальной империей, но, несомненно, не либеральной. Сталин проповедовал равенство, но при этом строил централизованную экономику, для чего миллионы его товарищей принудительно перевозились по всей его империи, а миллионы других заключались в «гулаги». Идеологически подозрительные этнические группы и классовые враги (зачастую это было одно и то же) подвергались чисткам. И, в отличие от переживавших неудачи капиталистических экономик, успешный Советский Союз позволил 10 миллионам своих подданных умирать от голода. Однако очевидно и то, что кое-что Сталин делал явно правильно. Между 1928 и 1937 годами, в то время как капиталистическая промышленность находилась в состоянии коллапса, выпуск промышленной продукции в СССР увеличился в четыре раза. «Я видел будущее, и оно работает» 46, — великолепно сказал своим согражданам-американцам журналист Линкольн Стеффенс после посещения Советского Союза [197] Стеффенс посещал Советский Союз в 1919 г., но, по-видимому, сочинил это высказывание еще до своей поездки. Не беспокоясь по поводу такой детали, в 1930-х гг. коммунисты в Европе и Америке сделали его своей мантрой. .

К 1930 году многим казалось, что подлинный урок Первой мировой войны состоял не в том, что будущее — за либеральной демократией, а в том, что англо-франко-американский альянс выиграл несмотря на свой либерализм, а не благодаря ему. Подлинным выходом была субконтинентальная империя, причем чем менее либеральная — тем лучше. Япония, которая получила столь много выгод в результате следования либеральным моделям, отказалась от них, когда глобальные рынки и ее ориентированная на торговлю экономика вошли в штопор. Когда безработица резко возросла, демократия стала давать сбои и усилилась коммунистическая агитация, вмешались милитаристы, полагавшие, что без империи Японии не жить. Армия, в особенности ее радикальные младшие офицеры, стала этому противодействовать. Военные воспользовались состоянием расстройства, в котором пребывали западные демократии, и гражданской войной в Китае, чтобы аннексировать Маньчжурию и оказывать давление на Пекин. «Лишь добившись японо-маньчжурского сотрудничества и японо-китайской дружбы, — объяснял один подполковник, — японцы смогут стать властителями Азии и будут готовы вести окончательную и решающую войну против различных белых рас» 47.

До какого-то момента милитаризм окупался. В 1930-х годах японская экономика пережила рост на 72 процента, а производство стали увеличилось в восемнадцать раз. Но опять-таки в очередной раз цена оказалась высока. «Сотрудничество» и «дружба» зачастую означали порабощение и резню, и даже по низким и бесчестным стандартам 1930-х годов жестокость японцев была шокирующей. Кроме того, к 1940 году стало ясно, что завоевания не решили проблем Японии, поскольку в ходе этой войны потребление ресурсов происходило даже еще быстрее, нежели их захват. Из каждых пяти галлонов нефти, которые сжигали японские военные корабли и бомбардировщики, четыре были куплены у западных поставщиков. Не приносил облегчения и план армии — сохранить завоеванное. Притом что Китай стал для Японии буквально трясиной, еще более тревожным был план военно-морских сил — чтобы обеспечить транспортные возможности, нанести удар в Юго-Восточной Азии и забрать тамошние нефть и каучук у западных империалистов, даже если это означало войну с Америкой.

Наиболее тревожным из всех был план, исходивший из Германии. Поражение в войне, безработица и финансовый крах настолько глубоко травмировали наследников Гете и Канта, что они были готовы слушать даже сумасшедшего, который обвинял евреев и предлагал расхожую панацею — завоевания. «Первое, что обеспечивает стабильность нашей валюты, — концентрационный лагерь» 48, — заверял своего министра финансов Адольф Гитлер, когда он преследовал и изгонял еврейский предпринимательский класс Германии, а также отправлял членов профсоюзов в тюрьму. Однако в сумасшествии Гитлера была своя система: дефицитное расходование бюджетных средств, государственная собственность и перевооружение позволили ликвидировать безработицу и удвоить выпуск промышленной продукции на протяжении 1930-х годов.