Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

И вот что мы имеем. Может быть, великие мужчины и женщины придут на помощь Америке и сохранят владычество Запада еще на несколько поколений. Может быть, «идиоты, заваливающие дело», на какое-то время прервут восхождение Китая. Возможно, Восток станет вестернизированным, и возможно, что Запад станет истернизированным. Может быть, мы все вместе окажемся в «глобальной деревне», или, может быть, исчезнем в результате столкновения цивилизаций. Может быть, все в итоге станут богаче, а может быть, мы спалим себя в третьей мировой войне.

Такая мешанина противоречащих друг другу прогнозов более всего напоминает историю о слепцах и слоне, которую я упоминал в главе 4. Каждый из них вообразил на основании того, чего он касался, нечто совершенно разное. Единственный способ объяснить, почему Запад властвует, как я предположил в той части книги, — это использовать индекс социального развития, чтобы пролить хотя бы немного света на данную сцену. Теперь же я хочу высказать предположение, что тот же самый подход может помочь нам увидеть, на что будет похож наш слон через сотню лет после настоящего времени.

Давайте снова обратимся к рис. 12.1 и особенно присмотримся к той точке, где линии Запада и Востока пересекаются в 2103 году. Вертикальная ось показывает, что к тому времени индекс социального развития превысит пять тысяч баллов.

Это число поразительно. За четырнадцать тысячелетий, прошедших между концом ледниковой эпохи и 2000 годом н. э., уровень социального развития вырос на девятьсот баллов. А за следующие сто лет, согласно рис. 12.1, он вырастет на целых четыре тысячи пунктов. Девятьсот баллов перенесли нас от пещерной живописи Альтамиры к атомному веку; а куда перенесут нас еще четыре тысячи? Это, как мне кажется, действительно очень серьезный вопрос. Мы не сможем понять, что наступит после Кимерики, если сначала не разберемся с тем, на что будет похож мир при уровне социального развития в пять тысяч пунктов.

В одном из интервью в 2000 году экономист Джереми Рифкин высказал следующее предположение: «Наш образ жизни в следующие несколько десятилетий, вероятно, трансформируется куда более фундаментально, нежели за предыдущую тысячу лет» 11. Это звучит экстремально, но если рис. 12.1 действительно показывает картину будущего, то данная оценка на перспективу Рифкина фактически является сильно преуменьшенной. Между 2000 и 2050 годами, согласно данному графику, уровень социального развития повысится вдвое по сравнению с предыдущими пятнадцатью тысячами лет, а к 2103 году он еще раз удвоится. Какая ирония истории!

При этом все прогнозы, которые я рассматривал в предыдущем параграфе, окажутся неверными. Все их авторы экстраполируют от настоящего времени к ближайшему будущему, и все — что неудивительно — приходят к выводу, что будущее будет во многом похоже на настоящее, но с более богатым Китаем. Однако если вместо этого мы привлечем историю в целом — то есть, если мы поговорим с Духом прошлых Святок, — то нам придется признать, насколько беспрецедентной будет грядущая волна роста уровня социального развития.

Уровень социального развития в пять тысяч баллов — это ошеломляет. Если в рамках наших рассуждений мы допустим, что избранные четыре характеристики (количество получаемой энергии, уровень урбанизации, уровень развития информационных технологий и военный потенциал) будут вносить свой вклад в общий уровень социального развития в баллах в 2103 году приблизительно в тех же пропорциях, что и в 2000 году [219] А если мы вместо этого предположим, что соотношение между указанными характеристиками изменится, — то есть будем полагать, что одна из этих характеристик изменится не столь резко, — это, разумеется, означает лишь то, что надо будет представить себе даже еще более радикальные трансформации остальных характеристик. , то через столетие появятся города с числом жителей в 140 миллионов человек (представьте себе Токио, Мехико, Нью-Йорк, Сан-Паулу, Мумбай, Дели и Шанхай, слившиеся воедино), где человек потребляет в среднем 1,3 миллиона килокалорий энергии ежедневно.

Еще сложнее наглядно представить себе пятикратное повышение военного потенциала. Уже имеющихся у нас вооружений достаточно, чтобы неоднократно уничтожить наш мир. Вместо простого роста числа ядерных боеголовок, бомб и огнестрельного оружия, вероятно, XXI век явит нам технологии, которые сделают устаревшими вооружения XX века, — подобно тому как появление автоматического оружия сделало устаревшим мушкет. Скорее всего, реальностью станет нечто подобное описанному в «Звездных войнах» — антиракетный щит, над которым американские ученые работают с 1980-х годов. Наши сражения будут вести роботы. Особо важными станут кибервойны. Нанотехнологии превратят обычные материалы в непробиваемую броню — или в смертоносное оружие. И каждое новое средство нападения будет порождать столь же изощренные средства защиты.

Однако самыми невероятными из всего станут перемены в области информационных технологий, что подразумевается на рис. 12.1. В XX веке мы перешли от несовершенных радио и телефонов к Интернету. Поэтому не будет надуманным предположить, что XXI век даст всем людям в развитых центрах возможность мгновенного доступа ко всей информации в мире. Их мозги будут образовывать сеть — нечто подобное гигантскому компьютеру с вычислительной мощностью, в триллионы раз превышающей мощность суммы всех мозгов и всех машин в наше время.

Все это, разумеется, выглядит нереальным. Города в 140 миллионов человек наверняка не смогут функционировать. В мире недостаточно нефти, угля, газа и урана, чтобы ежедневно обеспечивать миллиарды людей 1,3 миллиона килокалорий. Нановойны, кибервойны и войны роботов могут уничтожить всех нас. А объединив наши разумы с машинами, мы явно перестанем быть людьми. И все это, как я полагаю, является наиболее важными и наиболее тревожными следствиями, вытекающими из рис. 12.1.

В этой книге я сделал два основных утверждения. Суть первого из них — в том, что биология, социология и география в совокупности объясняют историю социального развития. При этом биология способствует росту социального развития, социология определяет, в каких формах происходит (или нет) этот рост, а география определяет, где именно уровень социального развития растет (или падает) быстрее всего. Суть второго утверждения — в том, что хотя география и определяет, где именно уровень социального развития растет или падает, однако социальное развитие, в свою очередь, определяет значение географии. Теперь же я хочу придать этим аргументам более широкий характер. В XXI веке уровень социального развития обещает — или угрожает — вырасти настолько, что это изменит также и значение биологии и социологии. Мы приближаемся к величайшему скачку в истории.