Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Бронзовый сосуд династии Шан с рисунком таоте.

Таоте — (кит. 饕餮; букв. «обжора»;) изображение чудовища, которое часто встречается в орнаментах на бронзовых изделиях династий Шан и Чжоу. Существует несколько гипотез, что именно изображает таоте, но они основываются на домыслах или более поздних текстах; упоминание таоте в шанских источниках до сих пор не обнаружено. Но несомненно то, что изображение тесно связано с шанским религиозным культом, особенностью которого был обычай поднесения животных и человеческих жертвоприношений духам предков и божествам природных стихий. Это наиболее вероятное объяснение того, что изображение таоте встречается на ритуальных сосудах для жертвоприношений и секирах Юэ (鉞), предназначавшихся для обезглавливания жертв. Особенностью изображения являются огромные круглые глаза с мощными надбровными дугами и крупные разветвленные рога, которые могут изгибаться в спиралевидные узоры.

Колониализм Чжэньчжоу также превзошел колониализм Эрлитоу. На расстоянии 400 миль [643,6 км] от города за рекой Янцзы шахтеры разрыли долины Тунлина в поисках меди, проложили в скальных породах сотни шахт, выложенных изнутри досками, и изуродовали ландшафт 300 тысячами тонн шлака. Предметы, которые они оставили после себя (настолько хорошо сохранившиеся, что археологи нашли даже их деревянные и бамбуковые орудия и тростниковые циновки для сна), были в точности похожи на предметы из столицы Шан. Когда материальная культура в стиле Урука распространилась по Месопотамии после 3500-х годов до н. э., некоторые местонахождения выглядели как клоны самого Урука, вплоть до планов их улиц. Колонисты из Шан поступили подобным же образом — они строили миниатюрные разновидности Чжэньчжоу, в которых были свои дворцы, свои богатые могилы и свои бронзовые ритуальные сосуды. В полной мере этот шанский стиль проявился в Паньлунчэне, лежащем на самом удобном пути из Тунлина в центральную часть территории государства Шан.

Только около 1250-х годов до н. э. Шан реально ожил для нас. Согласно легенде, в 1899 году (на этот раз нашей эры) родственник Ван Цижуна, директора императорской академии в Пекине, заболел малярией и отправил слугу купить старый панцирь черепахи — традиционное китайское лекарственное средство [87] Я говорю «согласно легенде», поскольку исследования в Чжоукоудяне — важнейшем доисторическом местонахождении, которое рассматривалось в главе 1, — берут свое начало, как говорят, в том же самом году и во многом подобным же образом: один немецкий натуралист, застрявший в Пекине из-за гражданских беспорядков, определил «кость дракона» в лавке аптекаря как древний человеческий зуб. Такое совпадение несколько подозрительно. . Больной родственник Вана был образованным человеком, и, когда он увидел ряд символов, нацарапанных на панцире, который его слуга принес домой, он подумал, что это какая-то древняя версия китайского языка. Он отправил панцирь Вану, чтобы тот высказал свое мнение, и Ван предположил, что надпись датируется временами династии Шан.

Купив еще панцирей, Ван добился быстрого прогресса в расшифровке надписей, — однако, как оказалось, недостаточно быстрого. Летом 1900 года народный гнев против представителей Запада разразился в виде Боксерского восстания. Вдовствующая императрица поддержала восставших и назначила имперских чиновников, включая Вана, руководить отрядами народного ополчения. Восставшие осадили комплекс иностранных посольств, но на Пекин обрушились двадцать тысяч иностранных войск — японских, русских, британских, американских и французских. Когда ситуация стала катастрофической, Ван, его жена и сноха отравились и бросились вниз со стены.

Имевшиеся у Вана кости с надписями попали в руки его старого друга. Еще через десять лет он умер, попавший в опалу и сосланный в глушь на запад Китая. Но в 1903 году ему удалось опубликовать эти надписи в одной книге. Это вызвало «костяную лихорадку». Иностранные и местные ученые бросились активно скупать панцири черепах; один из них предлагал три унции серебра за одно написанное слово, и это было в то время, когда работник в Пекине получал всего шестую часть унции серебра за день труда. Плохой новостью было то, что это вызвало вал незаконных раскопок. При этом вооруженные банды устраивали перестрелки на картофельных полях из-за фрагментов древних панцирей черепах. Однако хорошие новости были экстраординарными. Ван не только оказался прав, когда утверждал, что эти обгоревшие панцири и кости были древнейшими китайскими текстами. Также оказалось, что на них имелись имена царей, которые в точности соответствовали тем, которые были перечислены Сыма Цянем — историком I века до н. э. [88] Годы жизни около 145 или 135 — около 86 до н. э. — Прим. ред.

Торговцы древностями старались хранить в секрете источник добычи костей, но вскоре все узнали, что они — из деревни Аньян. В 1928 году китайское правительство организовало в этом месте первые официальные археологические раскопки. К сожалению, немедленно возникла та же проблема, что и с раскопками пекинского человека в Чжоукоудяне. Военачальники и бандиты сражались по соседству, грабители гробниц с самодельными пистолетами вели сражения со стрельбой с полицией, и, наконец, нагрянула японская армия. В самом крупном из всех найденных местонахождений с надписями (большой яме) лежало 17 тысяч костей. Она была обнаружена ровно за час до того, как должен был закончиться сезон раскопок 1936 года. Археологи напряженно трудились там дополнительно еще четыре дня и ночи, чтобы извлечь артефакты из земли, поскольку знали, что они, возможно, никогда не смогут сюда вернуться. Большинство их находок исчезли за десять лет войны, которая последовала затем. Но бронзовые сосуды и надписи оказались на Тайване, после того как в 1949 году победили коммунисты. И все это было очень ценным. Раскопки в Аньяне изменили содержание ранней истории Китая.

Яма с черепашьими (гадательными) панцирями в Аньяне

Раскопки показали, что Аньян был последней столицей Шан, основанной около 1300-х годов до н. э. Огороженное стеной поселение, обнаруженное только в 1997 году, занимало почти три квадратные мили [около 7,6 км 2], но, как и в Чжэнь-чжоу, оно было крохотным по сравнению с пригородами. Храмы, кладбище и бронзолитейные мастерские раскинулись на площади примерно десять квадратных миль [25,6 км 2], — приблизительно треть Манхэттена. Одна из бронзоплавильных мастерских, раскопанная в 2004 году, была площадью десять акров [4 га], но в центре этого предназначенного для ритуалов ландшафта главной была, если судить по надписям, совсем другая деятельность: старания царей улестить своих предков, чтобы те помогали им.