Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Чжаодунь столь много возражал герцогу Линю, что в конце концов правитель отправил убийцу, чтобы заставить замолчать надоедливого советника. Но когда этот наемный убийца добрался в его дом на рассвете, этот достойный ши уже был одет и усердно работал. Убийца оказался перед выбором: убить такого хорошего человека для него было отвратительно, а ослушаться своего правителя — позорно. И он нашел единственный пристойный выход: совершил самоубийство, размозжив себе голову о дерево.

Но на этом приключения нашего героя не закончились. Линь-гун устроил для него засаду, но Чжаодуню удалось ее избежать, когда его слуга голыми руками убил напавшую на Чжаодуня собаку и когда выяснилось, что один из воинов Линь-гуна был человеком, которого Чжаодунь спас от голода за несколько лет до этого. В конце концов, как и во всех историях «Цзо-Чжуань», Линь-гун получил по заслугам, хотя, как это часто встречается в этом моралистическом тексте, Чжаодуню вменяется в вину, что он не предотвратил этого.

Однако другие (наверное, те, кто вел себя лучше) правители процветали, и об их растущей мощи в V веке до н. э. свидетельствует новый архитектурный стиль. В то время как цари Чжоу строили дворцы на основании из утрамбованной земли высотой всего в три или четыре фута [около 90-120 см], то теперь вельможи стремились ввысь в самом прямом смысле этого слова. Утверждалось, что один дворец в Чу располагался на основании высотой 500 футов [чуть более 150 м], — как утверждалось (звучит неправдоподобно), чтобы достичь облаков. Другой дворец, в Северном Китае, назывался «платформой, достигающей середины пути на небо». Правители укрепляли свои дворцы, явно страшась как своего собственного народа, так и вражеских государств.

К 450 году до н. э. правители Востока, подобно правителям Запада, переходили к дорогостоящей модели государства. Они повышали налоги, создавали постоянные армии и управляли всеми сложными операциями при помощи бюрократии, лояльной только им, но при этом достаточно независимой, чтобы сохраниться и после их смерти. Экономика в их государствах переживала бум, и уровень социального развития превысил отметку в 24 балла. На Западе центр расширился, и большую часть его объединила Персидская империя. На Востоке происходили похожие процессы. Из 148 государств, которые возникли в результате крушения Чжоу в 771 году до н. э., к 450 году до н. э. сохранилось только 14, из которых доминировали всего четыре: Цзинь, Ци, Чу и Цинь.

В главе 1 я вообразил, как космонавты фон Деникена около 1250 года до н. э. предсказывают, что центры, вероятно, будут продолжать расширяться и что в каждом из них возникнет одна-единственная империя. Если бы они вернулись около 450 года до н. э., они могли бы почувствовать, что оказались правы, поскольку их предсказания в конце концов не оказались неверными. Просто сроки были указаны неточно.

Инопланетяне, возможно, заинтересовались бы тем, что у землян пропало желание претендовать на прямые линии для связи со сверхчеловеками. На протяжении тысяч лет богоподобные цари увязывали моральный порядок с цепочкой ритуалов, соединявших наискромнейшего деревенского жителя с правителями, которые соприкасались с небесами, принося жертвы в зиккуратах или убивая пленных на кладбищах. Но теперь, когда богоподобные цари преобразовались в глав исполнительной власти, из мира исчезло волшебство и очарование. Греческий поэт VII века до н. э. Гесиод сетовал:

Если бы мог я не жить с поколением пятого века!

Раньше его умереть я хотел бы иль позже родиться.

Землю теперь населяют железные люди.

…Скорбно с широкодорожной земли на Олимп многоглавый,

Крепко плащом белоснежным закутав прекрасное тело,

К вечным богам вознесутся тогда, отлетевши от смертных,

Совесть и Стыд. Лишь одни жесточайшие, тяжкие беды

Людям останутся в жизни. От зла избавленья не будет 14 .

Однако это был только один из взглядов на вещи. От берегов Эгейского моря до бассейна Хуанхэ другие мыслители начали вырабатывать радикальные новые воззрения относительно того, как функционирует мир. Они говорили от имени периферии — как социальной, поскольку большинство из них принадлежало к более низшим слоям элиты, так и географической, поскольку большинство их происходило из небольших государств, находившихся на окраинах мощных держав [104] Впрочем, не все. Так, Махавира (годы жизни приблизительно 497-425 до н. э.), отец-основатель джайнизма, был родом из Магадхи — самого мощного государства в Индии. Зороастр, которого некоторые историки относят к учителям «Осевого времени», был иранцем. Правда, он жил, — вероятно, в какое-то время между 1400 и 600 гг. до н. э., — тогда, когда Персия еще была окраиной по отношению к западному центру. (Я не обсуждаю здесь Зороастра, потому что свидетельства о нем очень противоречивы.) . Не отчаивайтесь, говорили они (чаще или реже). Нам не нужны богоподобные цари, чтобы выйти за пределы этого нечистого мира. Спасение — внутри нас, а не в руках развращенных и жестоких правителей.

Карл Ясперс, немецкий философ, пытавшийся в конце Второй мировой войны уяснить смысл морального кризиса, имевшего место в его собственные дни, назвал столетия около 500 года до н. э. «Осевым временем», имея в виду, что они образуют поворотную ось истории. В «Осевое время», торжественно заявлял Ясперс, «появился человек такого типа, какой сохранился и по сей день» 15. Произведения этой эпохи, к которым относятся конфуцианские и даосские тексты на Востоке, буддийские и джайнистские документы в Южной Азии, греческая философия и еврейская Библия (с ее потомками — Новым Заветом и Кораном) на Западе, — стали классическими бессмертными шедеврами, которые с тех пор определяли смысл жизни для бесчисленных миллионов людей.

Это было большим достижением для людей, подобных Будде или Сократу, которые записывали мало или вообще ничего. Их слова записывали, приукрашивали или просто объясняли их преемники — порой отдаленные. Зачастую никто реально не знал, что на самом деле думали сами основоположники, и их ожесточенно враждующие наследники устраивали обсуждения, предавали анафеме и посылали друг друга «во тьму внешнюю» из-за этих вопросов. Величайшим триумфом современной филологии стало выявление того, что в промежутках между расколами, борьбой, проклятиями и преследованиями друг друга преемники изыскивали время, чтобы писать и переписывать свои священные книги, причем настолько много раз, что «просеивание» этих текстов на предмет изыскания их первоначального смысла может оказаться фактически невозможным.

Тексты «Осевого времени» также очень разнообразны. Некоторые из них представляют собой сборники туманных афоризмов, другие — сборники остроумных диалогов, третьи — поэмы, исторические труды или полемику. В некоторых произведениях сочетаются все эти жанры. Последней серьезной проблемой является то, что все эти классики сходятся на том, что их главный предмет рассмотрения — царство трансцендентного, находящееся за пределами нашего грязного и убогого мира, — является не поддающимся определению. Так, Будда сказал, что нирвана (что буквально означает «задувание» — такое состояние разума, при котором страсти этого мира затухают, как затухает свеча) не может быть описана, — неуместно даже и пытаться. Для Конфуция понятие жэнь, которое часто переводится как «человеколюбие, гуманность», также было тем, что находится за пределами возможностей языка. Как сказал Янь Юань, ученик Конфуция: «Чем более взираешь на Учение Конфуция, тем оно кажется еще выше; чем более стараешься проникнуть в него, тем оно становится еще непроницаемее; смотришь — оно впереди, как вдруг — уже позади (неуловимо)» 16. Подобным же образом, когда от Сократа добивались, чтобы он определил понятие калон («добро/благо/хорошее»), он воздел руки: «Как бы мне только не сплоховать, а то своим нелепым усердием я вызову смех. Но, мои милые, что такое благо само по себе, это мы пока оставим в стороне, потому что, мне кажется, оно выше тех моих мнений, которых можно было достигнуть при нынешнем нашем размахе» 17. Все, что он мог сделать, — это рассказывать притчи: калон похоже на огонь, который отбрасывает тени, принимаемые нами по ошибке за реальность. Также и Иисус был склонен говорить о Царстве Небесном намеками, и Он также любил притчи.