Елена Хаецкая - С точки зрения Карфагена: Финикийцы и Карфаген

Как долго продолжался откровенный грабеж Иберии мы не знаем, но что Диодор, что Страбон, что Плиний хором уверяют нас в одном очевидном факте: на экспорте достававшихся практически даром металлов в Грецию и Переднюю Азию финикийцы сколотили колоссальное состояние. Однако, они не учли «цивилизующего фактора» носителями которого сами же и были: оживленная торговля с Иберией способствовала разложению общинно-родового строя и выделению аристократии, которая со временем начала задумываться о том, что эти пройдошливые корабельщики чего-то явно недоговаривают, а их неодолимая тяга к невзрачному металлу появилась неспроста. Надо бы разобраться, в чем тут загвоздка.

Со временем иберийцы наладили связи с этрусками, которые, видимо, и объяснили неумытым варварам, что серебро — это серебро, и менять его разноцветные стекляшки финикийского производства несколько неосмотрительно и убыточно. Главы иберийских племен, уже начавших создавать некое подобие федеративного государства с центром в поселении Тартесс на реке Гвадалквивир, наконец-то поняли очевидное: их нагло и беспардонно обманывают.

Не исключено, что резкое изменение отношения к финикийцам было спровоцировано не только их экономическими претензиями на монополию в области торговли металлом. Милая финикийская привычка хватать людей на побережье и продавать в рабство тоже не могла вызывать симпатий. Вдобавок, они относились с явным пренебрежением к чужим религиозным культам, в любой посещаемой точке возводя храм своего ненаглядного Мелькарта.

Отношения с иберийцами были надолго испорчены, потому-то основать Гадир получилось лишь с третьего раза, и то пришлось устаиваться на безопасном острове. Терять прибыль от продажи пиренейских металлов в Финикии не хотелось, а значит следовало менять политику: от колониальной (и возмутительно неэквивалентной) торговли переходить непосредственно к колонизации с опорным пунктом в Гадире, откуда можно будет распространять свое влияние дальше.

Доходы приносимые рудниками в Иберии были настолько велики, что финикийцы решили бороться за них не считаясь с потерями — в противовес обычной практике не вступать в конфликты с местным населением и не захватывать чужие земли. Вдобавок, необходимо было создать цепочку промежуточных пунктов между Иберией и Финикией, где экипажи кораблей могли отдохнуть и пополнить припасы — мы помним, что хорошо знакомая нам Утика появилась уже после основания Гадира, как раз в качестве такой вот базы.

Если взглянуть на карту, то выяснится, что практически все ранние финикийские колонии на Пиренейском полуострове (кроме Гадира) располагались на южном побережье к востоку от Гибралтара. Почему? Казалось бы, нет ничего удобнее долин рек Тинта и Одьель, причем реки судоходны, по ним можно подняться во внутренние районы страны, к Тартессу, поближе к рудным залежам.

Южное побережье отделено от континентальной Иберии Андалузскими (или Бетскими) горами — хребтом, тянущимся на 600 километров от Гибралтара до Валенсийского залива к востоку. Прибрежная зона вполне пригодна для земледелия, есть реки, но опять же, атлантический берег выглядит куда привлекательнее! Складывается полное впечатление вынужденности появления финикийских поселков именно на юге – чтобы попасть во внутренние районы страны надо сперва перебраться через горы, естественный барьер.

Перевалы в Андалузских горах вполне проходимы даже зимой, но их куда удобнее оборонять и контролировать, чем долины рек. С учетом одного-единственного Гадира, сумевшего закрепиться на западе, пейзаж выглядит так, будто иберийцы-тартесситы сделали все возможное, лишь бы не пустить чужеземцев на свои коренные земли. Колонии Тира изолированы, и только Гадир торчит как бельмо на глазу!

Вывод однозначен: вожди Тартесса принципиально не допускали финикийцев к главным богатствам своей страны. В эпоху, когда государство у иберийцев еще не сформировалось, выходцы из Тира или не успели, или не догадались вовремя захватить стратегически важные точки на атлантическом берегу. А скорее всего стали жертвами исходного постулата, гласящего, что проникновение на чужую территорию далеко от берега слишком дорого и хлопотно.

В Африке так и было. Но только не в Иберии! Успей финикийцы подчинить своему господству внутренний регион с рудными жилами, они могли бы сказочно обогатиться. Царь Крез рядом с ними выглядел бы убогим попрошайкой в жалком рубище, вымаливающем скудное подаяние на ступенях храма Мелькарта!

Однако, не судьба — теперь придется работать с тем, что есть, сиречь признать первенство Тартесса в торговле металлом, или попытаться оттеснить аборигенов силой.

До нас дошло несколько свидетельств о вооруженных столкновениях финикийцев с тартесситами. У позднего (V век н.э.) римского автора Феодосия Макробия мы встречаем вот такой пассаж:

«...Ведь когда Терон, царь ближней Испании, подвигся в [своем] безумии на захват храма Геркулеса, вооружившись отрядом кораблей, гадитанцы на военных судах выступили против. И битва продолжалась с равным военным счастьем до того, [пока] царские корабли внезапно [не] обратились в бегство и [не] сгорели, одновременно охваченные нежданным огнем. Весьма немногие из врагов, которые остались [в живых], будучи захваченными, показали, что они представлялись себе львами, превосходящими корабли гадитанского отряда, и что вдруг их корабли [были] сожжены посланными лучами, [такими], какие изображаются на голове Солнца» [16] Макробий, «Сатурналии», Книга I, 20-12 .

«Геркулес», как мы давно выяснили, это тирийский Мелькарт. Судя по негативной оценке царя Терона и описанию доблестных гадитан (то есть, граждан Гадира-Гадеса), Макробий основывался на финикийской легенде, да и мифическая составляющая о ниспосланных «лучах» вовсе не обязательно является выдумкой — возможно, финикийцы применили какую-то горючую смесь, чтобы поджечь вражеские корабли. Ближнюю же Испанию можно трактовать исключительно как Тартесс — значит, стычки и впрямь происходили, пускай мы и не знаем достоверных подробностей, а сообщение Макробия кратко и туманно.

Намеки на серьезные войны есть и у Юстина:

«После правления испанских царей первыми захватили власть над [этой] провинцией карфагеняне. Это произошло потому, что предки жителей [нынешнего] Гадеса по повелению божества, полученному ими через сновидение, перенесли из Тира, откуда происходят и карфагеняне, [культ] Геркулеса в Испанию и основали там город; когда же соседние испанские племена стали завидовать росту этого города и начали нападать на гадитан, то карфагеняне послали помощь своим соплеменникам. В результате удачного похода карфагеняне, правда, защитили гадитан от несправедливых нападок [испанцев], но сами еще более несправедливо подчинили своей власти часть [этой] провинции» [17] Марк Юниан Юстин, «Эпитома сочинения Помпея Трога “История Филиппа” Книга XLIV, гл. 5. .