Николай Бессонов - Суды над колдовством

Если к моменту, когда все рассядутся за столы, непрошеного свидетеля не обнаружат чертенята, его удивление будет только возрастать. Среди снеди нет соли, ибо дьяволу она ненавистна. Нет и хлеба, поскольку он напоминает о таинстве причастия.

Колдуньи морщатся от отвращения. Еще бы! Блюда забиты гнилыми яблоками тухлым мясом, требухой и отбросами, которые и собака в рот не возьмёт. А вот ведьмы берут! Едят. И с лицемерными улыбками благодарят хозяина стола за вкусное угощение. Сатана, восседающий на самом почётном месте, высокомерно кивает своим ученицам, вынужденным обгладывать ручки и ножки вырытых из могил младенцев. Если не выказать ему полное почтение, он натравит на ослушницу демонов низкого ранга. Горе колдуньям, которые впадают в немилость Сатаны!

А вот приём в секту. Чудовищная пародия на ритуалы вассалитета. Впервые прибывшая женщина отрекается от своего христианского имени, получая взамен кличку. Она дарит Сатане клочок своей одежды и ставит роспись в чёрной книге вечного проклятия. Затем даёт дьяволу клятву верности, попирает ногами крест и топчет изображение Спасителя. После всего этого враг рода человеческого ставит не её теле невидимое клеймо и подставляет спой зад для почтительного поцелуя. Облобызав хозяина под хвостом (хвост бережно приподнимает особый чертёнок), ведьма отвешивает поклоны, повернувшись к нему спиной. Именно такие поклоны почему-то милы дьяволу — ведь на шабаше всё происходит наоборот.

После обряда посвящения в ведьмы все наперебой начинают рассказывать, сколько зла успели натворить за последнее время. Одна колдунья хвастается, что лишала молока кормящих матерей, другая говорит, что насылала на людей болезни. Много зла на чёрной совести чародеек! Рухнувшие крыши, неурожай, бури и ураганы — всё это их рук дело. Дьявол выслушивает похвальбы верных учениц, а в адрес нерадивых ведьм сыплются угрозы наказания. Кому-то действительно достаётся.

Но вот, наконец, подан знак ко всеобщему веселью… Стоит ли повторять, что веселье это показное. Танцевать принуждают до изнеможения (вернувшись наутро домой, участницы ведьминых плясок будут по три дня отлёживаться в постели). Нельзя отговориться ни возрастом, ни болезнью. Уклоняющихся жестоко бьют или полосуют острыми когтями. Но ещё хуже участь тех, кому пришлось ночью перенести любовные утехи с нечистой силой. Плоть дьявола холодна как лёд, но прикосновения обжигают.

С криком петуха колдуньи, оседлав мётлы, разлетаются по домам. До третьего петушиного крика все должны быть у себя дома, в постелях. Они летят в разные стороны с застывшими вымученными улыбками и с остекленевшими от страха глазами (Lea, 1939 стр. 608, 609).

Таков был шабаш ведьм в представлении XVII столетия. Как видим, всё расписано очень подробно и, по правде говоря, судьи уже могли бы остановиться. Тем не менее новые „факты“ продолжали возникать до самого конца ведовских процессов. К примеру, в 161 1 году следователи открыли даже такую мелочь, что при сервировке банкета ведьмы не кладут на стол ножей. Объясняется это опасением нечаянно или спьяну положить их крест-накрест (Robbins, 1959 стр. 421).

Во время охоты на ведьм в шведской деревне Мора, учинённой в 1669 году, выяснилось, что танцы на шабаше кончались междоусобной дракой. А принося клятву верности дьяволу, ведьмы исполняли весьма оригинальный обряд. Они бросали в воду детали от часов и приговаривали такие слова: „Как эти колесики никогда не вернутся в часы, так пусть моя душа никогда не попадёт на небеса“. Суд в деревне Мора был по своему размаху совершенно не характерен для Швеции. Как известно, инквизиция не добралась в своё время до Скандинавии, и фанатичное ослепление не охватило северные страны. Тем не менее процесс получил всеевропейскую известность — благодаря иллюстрированной книге 1670 года, изданной в Гааге. Страшная расправа началась с доноса мальчишки Эрика на то, что восемнадцатилетняя Гертруда Свенсон украла несколько детей для Сатаны. Итогом следствия стала казнь 85 ведьм, причём среди сожженных было 15 несовершеннолетних. Судьи во всеуслышание объявили, что колдуньи возили ребятню на Брокулу не только на козлах и мётлах, но и на спящих мужчинах! Порой ведьмы водили хоровод, раздевшись догола. Отплясывая перед дьяволом, они ругались и „ужаснейшим образом“ сквернословили. Кроме того у шведских ведьм оказалось на шабаше невиданное прежде занятие. Они строили каменный дом, в котором надеялись отсидеться во время Страшного суда. Стены этого убежища (очевидно, по Божьей воле) всё время рушились (Орлов, 1991 стр. 49, 50).

Трудно избавиться от впечатления, что люди, сочинявшие шабаш, просто перелицовывали нормальную жизнь наизнанку. К примеру, обычный крестьянский хоровод они обращали спинами внутрь. „Всё у этих ведьм не по-людски! Всё шиворот-навыворот!“ — как бы твердили авторы мифа. Фантазия насыщала пляски подробностями. Детали придают достоверность — этот закон психологии придуман не сегодня. Вот и старались судьи сделать картину красочной и запоминающейся…

Вихрем носятся колдуньи в ночной темноте. Мелькают крестьянские лифы на шнуровке, детские чепчики, атласные юбки дворянок. Кот тут только нет! Старые и малые, знатные и безродные собираются на оргию отовсюду. Порой ведьмы танцуют вперемешку с чертями.

Пожалуй, танцы не случайно были включены судьями в схему бесовского действа. Первые судьи были монахами. Они ненавидели танцы как часть мирской суетной жизни и напоминали грешникам, что развлечения неугодны Богу. Только молитвой и смирением можно заслужить милость неба — неуёмное веселье, напротив, ведёт к погибели души!

Нотации инквизиторов, конечно, не могли укротить народное жизнелюбие. Изжить стихию карнавала было не под силу даже Церкви… Шли годы и десятилетия Сентенцию о тайной связи между танцами и нечистой силой подхватили протестанты. Их идеология бережливости в чём-то оказалась созвучна аскетичной строгости монашества.

Представим Женеву при Кальвине. Под запретом протестантских властей оказались женские украшения и нарядные платья. Город облачился в серое и чёрное. Число праздников было уменьшено. Умеренность, умеренность и ещё раз умеренность — вот чего требовал Кальвин от своих сторонников. Ограничения вводились на еду, одежду, убранство домов. Наверное, не случайно именно здесь в некогда весёлом швейцарском городе, разворачивается действие истории, которую пересказал Боден. Танец фигурирует в его книге как средство смутить покой христиан: