Николай Бессонов - Суды над колдовством

Самые обычные женские пересуды могли обернуться большой опасностью. Если в разговоре была выражена недоброжелательность к кому бы то ни было, а с человеком потом происходило несчастье, эти слова припоминали как улику. Невинная фраза приобретала зловещий смысл. Отныне её толковали как знак чёрных замыслов… Но и отмалчиваться тоже порой было подозрительно. В процессе над одной ведьмой свидетель уличил арестованную: он называл её колдуньей в течение пятнадцати лет — и она ни разу ему не ответила… Быть может, эта обвиняемая считала ниже своего достоинства вступать в пререкания (1958 стр. 1196)?

Представьте себе самый обычный ведовской процесс, как его описывает Йоханн Мейфарт. Анне, бедной молчаливой женщине, начинают перемывать кости. Если о ней отзываются плохо, значит, она ведьма, а если хорошо, так тем более, ибо все они поднаторели в притворстве. Её хватают и смотрят, напутана ли она. Если да — она колдунья, если нет, то, скорее всего, тоже.

Ведь все ведьмы строят из себя невиновных.

Народ тем временем бурно радуется, а священники мечут с кафедры громы и молнии. И пока она лежит в цепях в темнице, кто-то конечно же вспоминает, как она в Михайлов день тряхнула его за руку и пожелала доброй ночи. А на другой вечер его схватила лихорадка. Ныне ясно, что она его околдовала. Второй сосед клянёт ведьму за то, что пала его чёрная корова, поскольку накануне Анна похвалила бедную скотину.

Третьему она присоветовала средство от зубной боли. Ну не ведьма ли она после этого? Чтобы узнать правду, судья обрекает её на муки… Пройдя через дикие пытки, которые словно окропляют несчастную водой безумия, подследственная признаёт неё и в довесок придумывает разные небылицы.

Например, описывает, как юные ведьмы рожают через горло детей ростом в мизинец, и на этих нелепых идиотских баснях стоит до конца (Сперанский, 1906 стр. 24)?.

Арест Леоноры Галигай во дворцовых покоях. Еще вчера — жена всесильного министра. Сегодня — очередная жертва расправы.

Конечно, важнейшим поводом к аресту были соседские склоки. Хорошо, если их удавалось погасить. Даже в начале XVIII века в деревнях Трансильванни продолжали обвинять друг дружку в колдовстве. В Траппольде крестьянин накинулся на девушку и обозвал её окаянной ведьмой — дескать, она навела на него порчу. «Вся ваша семья — одно гнездо, — ругался он — Всех вас надо сжечь на одном костре! И тебя, и твоих отца с матерью, и бабку!» Положение поправил местный пастор. Он вмешался в ссору и велел девушке извиниться перед «пострадавшим» мужиком. На том всё и закончилось, по крайней мере на время. Спустя 18 лет уголовное дело было всё-таки возбуждено. Доказать ничего не смогли, но предубеждение народа оказалось столь сильным, что ведьму решили изгнать из Траппольда… Кстати, ссылка в Трансильванни была не таким уж безобидным наказанием. Если высланные отваживались вернуться, их могли и казнить. Так, семья из Шассбурга была примерно в это же время отправлена в изгнание. Отец и две дочери подчинились приговору, но спустя годы нарушили его. Одна сестра была за это обезглавлена, другая сожжена (Lea, 1939 стр. 1266, 1267).

На раннем этапе охоту на ведьм можно было задушить в зародыше. Или, напротив, раздуть ничтожный случай до размеров национального бедствия. Зависело это от позиции верховной власти. В 1563 году в герцогстве Киевском произошла история со счастливым концом, хотя поначалу казалось, что множества жертв не миновать. Богатый крестьянин из Ла-Марка обнаружил, что его коровы дают меньше молока, чем обычно. Он посовещался с богословом, и тот обещал указать ведьму. Зайдя в дом, богослов обратил внимание на незамужнюю девицу. Это была дочь крестьянина от первой жены. Гость сразу догадался, что колдовала именно она… Девушку быстро заставили признаться, но ей хотелось на кого-то переложить ответственность, и она оговорила шестнадцать женщин постарше — как более опытных в дьявольском искусстве. Весть о раскрытом в Ла-Марке гнезде ведьм дошла до герцога Вильгельма, который в ту пору был благодушен и не разрешил никого трогать (1958 стр. 528, 529). Стоит ли говорить, что в окрестных землях исход оказался бы совершенно иным. Вокруг оазиса спокойствия пылали костры. И причины арестов были зачастую куда менее серьёзными… Снижение удоев — это плохо. Но что вы скажете о слишком высоких удоях? Кому от этого вред?

Конечно, завистникам. Для них удачливая хозяйка была бельмом на глазу. Наставление по розыску ведьм, которое издал ещё на заре преследований Ульрих Тенглер, недвусмысленно учило видеть руку дьявола в хозяйственных удачах. Сей автор учил, что припереть колдунью к стене можно вопросом: «Почему твоя корова дает больше молока, чем соседские?» Тот же Ульрих Тенглер написал циничные строки, адресованные доносчикам: «Никто не должен беспокоиться о доказательстве выдвигаемых им обвинений или бояться, что будет наказан или привлечен к ответственности, если выдвинутое им обвинение не будет доказано (Robbins, 1959 стр. 494, 495)».

Более ранний трактат «Молот ведьм» гарантировал доносчикам и другие льготы. В частности, их имена суд должен был держать в тайне. Даже обречённая на смерть узница не имела право на очную ставку со свидетелем обвинения. Предлог был вполне благовидным — защита от козней колдуньи. Подсудимая имела шанс узнать, кто же её погубил, только если обличитель добровольно соглашался на огласку своего имени. Был ещё один важный момент. Уличать в колдовстве могли люди, которых в иных случаях и слушать бы не стали. Инквизиторы охотно принимали показания от крестьян против их хозяев, от тех, кто по суду был лишён прав, от уголовных преступников. Даже отлучённые от Церкви или еретики охотно выслушивались судьями. Конечно, покров тайны, которым было окутано следствие, придавал доносчикам смелости.

Целый ряд примет помогал обнаружить прислужницу дьявола. Можно было, например, кипятить иголки вместе с дубовыми щепками в новом глиняном горшке. Первая особа, которая после этого явится в дом, и есть колдунья. Смело пиши донос — не ошибёшься (Реньяр, 1889 стр. 15). А можно было уговориться с любым мальчишкой, смазать ему башмаки свиным салом и устроить проверку в церкви. Пусть он только станет в дверях. Какая женщина после этого долго задержится на молитве — ту и хватайте. Ведь давно подмечено, что ни одна колдунья не может выйти из храма, если у дверей стоит мальчик в башмаках, смазанных свиным салом (Lea, 1939 стр. 541, 1411).