Кристофер Хейг - Елизавета I Английская

Секретарь Вальсингам, как и Сесил до него, сообщал корреспондентам королевы, что именно ей написать. В 1581 г. он подумал, что доклады Хантингдона о верности Северной Англии успокоят Елизавету относительно католической угрозы — и он попросил графа включить более пессимистические оценки: «Я очень хочу, чтобы в этом случае Ее Величество все же ожидала худшего» [101] Pulman M. В. 1971 The Elizabethan Privy Council in the Fifteen-Seventies. California, p. 241. . В 1581 г. Вальсингам хотел, чтобы опасность со стороны католиков была преувеличена, позже он хотел, чтобы испанская опасность была приуменьшена. В начале 1586 г. Вальсингам пытался свести к минимуму опасения по поводу возможности немедленного появления испанской Армады, чтобы преодолеть нежелание Елизаветы тратить деньги на армию Лестера в Нидерландах. Но королева сама узнала от шотландского капитана, что Филипп II собирает флот в Лиссабоне, в пух и прах разругалась с Вальсингамом и швырнула ему в лицо туфлю. Но как бы она ни швырялась туфлями, члены Совета не оставляли попыток руководить Елизаветой. В 1585 г. Совет настаивал, чтобы она созвала парламент, который они хотели использовать для избавления от Марии Стюарт: «Мы настаиваем на созыве парламента, что не нравится Ее Величеству, но мы все продолжаем упорствовать», — сообщал Берли [102] Read C. 1960 p. 361. . Действительно, похоже на то, что именно нажим на Елизавету в конце концов привел Марию Стюарт на плаху. В январе 1587 г. Вальсингам, очевидно, инсценировал «Стайфордский заговор» (якобы подложить порох под кровать Елизаветы и взорвать ее). «Заговор» был уловкой, чтобы убедить Елизавету, что пока Мария жива, она находится в опасности, и чтобы нейтрализовать французского посла (который мог бы успешно молить о сохранении Марии жизни), его замешали в это дело. Когда Мария умерла и уже не представляла опасности, Вальсингам извинился перед послом и заверил его, что, конечно, правительство на самом деле никогда не подозревало его в соучастии!

Елизавета доверяла Берли больше, чем кому-либо другому, она безусловно любила Дадли и какое-то время хотела выйти за него замуж; и она высоко ценила дипломатическое и управленческое искусство Вальсингама — но она потратила двадцать лет на то, чтобы сопротивляться политической линии, которую они ей навязывали. После дорогостоящей катастрофы «Ньюхейвенской авантюры» (в которой больше всех был повинен Лестер) в 1562–1563 гг. и после торгового эмбарго (и падения таможенных сборов), последовадавшего за конфискацией Сесилем испанского займа в 1569 г., Елизавета научилась осторожности. Она стала подозрительной относительно внешней политики крайне передовых, подозрительной относительно рекомендаций ее советников и не хотела принимать ясных и определенных решений. Не желая, чтобы Совет ее обманывал и торопил, королева Елизавета колебалась и тянула с решениями. В 1569 г. Фрэнсис Ноуллз ей сказал: «Советники Вашего Величества не смогут управлять Вашим государством, если Вы не можете решительно следовать их советам в важных делах» [103] Smith L. В. 1975 p. 210. — но Елизавета была решительна только в своей нерешительности, и она доводила советников до белого каления своей осторожностью и колебаниями.

В 1573 г. Берли составил документ о «Некоторых делах, в которых задержки и медлительность Ее Величества королевы привели не только к неудобствам и увеличению расходов, но также к опасностям»; в разделе о Шотландии он доказывал, что «издержки увеличиваются от медлительности и нерешительности, и доходы были бы выше, если бы Ее Величество действовала быстро и решительно». Вальсингам тоже хотел, но не мог добиться решительных действий. В январе 1575 г. он говорил Елизавете: «Во имя Господа, мадам, не допускайте, чтобы излечение Вашего больного государства и дальше задерживалось размышлениями!» Ее промедление изматывало секретаря Смита, который проклинал свою судьбу в 1575 г.:

«Эта нерешительность действительно изнуряет и убивает ее министров, сводит на нет их деятельность и уничтожает все благие замыслы и намерения — ни на одно письмо относительно Ирландии, хотя они все прочитаны и приняты Ее Величеством, я не могу получить ее подпись, я жду до тех пор, пока глаза мои уже не видят, а ноги меня не держат. (Смиту тогда было 62 года, и он чувствовал свой возраст!) И к тому же эти проволочки еще больше меня расстраивают и не дают мне спать по ночам» [104] Read C. 1925 Mr. Secretary Walsingham and the Policy of Queen Elizabeth (3 vols). Oxford, vol. 2 pp. 128n-9n; Read C. 1960 p. 145. .

Томас Смит не был создан для высокой политики! Фрэнсис Вальсингам был, но он тоже терял всякое терпение. Он откровенно сказал Елизавете в 1581 г.: «Иногда, когда Ваше Величество осознает, какие сомнительные отношения складываются у вас с иностранными монархами, тогда Вы с большим чувством желаете, чтобы представленные возможности не были упущены. Но когда они Вам представляются (если они сопряжены с затратами), они даже не рассматриваются» [105] Read C. 1925 vol. 2 p. 87. .

Советники шли на хитрости, чтобы противодействовать осторожности и колебаниям королевы. В 1590 г. Елизавета откладывала подписание распоряжений о взимании ссуд на малую печать со своих более богатых подданных до тех пор, пока не убедится, что они необходимы. В то время, когда на королеву оказывалось давление, служитель печати говорил Берли: «Я намерен составить окончательный вариант распоряжения сегодня, чтобы быть готовым, если он неожиданно понадобится, ибо я думаю, что Ее Величество наконец подпишет — и как только она подпишет, мы его отошлем раньше, чем она передумает» [106] Johnson P. 1974 Elizabeth I: a study in power and intellect. Weidenfeld & Nicolson, p. 339. . Во многом та же самая тактика была использована с распоряжением о казни Марии в 1587 г., хотя поспешная отправка документа секретарем Дейвисоном привела его в Тауэр. Елизавета отозвала свое решение о разрешении казни Марии, но слишком поздно, и Дейвисон стал козлом отпущения — но ее служители с тех пор никогда ей целиком не доверяли. Роберт Бил предупреждал в 1592 г., что государственный секретарь всегда должен получать письменное подтверждение королевских распоряжений, так что если она меняла решение, она не могла бы отказаться от предыдущих приказов. Со временем нерешительность Елизаветы стала при дворе предметом шуток. В феврале 1594 г. переезд двора в Виндзор неоднократно откладывался по приказу королевы. Когда возчик, вызванный для транспортировки королевского гардероба, был отослан в третий раз, он воскликнул: «Теперь я вижу, что королева тоже женщина, совсем как моя жена!» [107] Harrison G. В. (ed.) 1938 The Elizabethan Journals, 1591–1603 (3 vols). Routledge & Kegan Paul, vol. 1 p. 284. Елизавета это услышала и послала возчику денег, чтобы он уехал и перестал болтать: в том, что в ней видели «просто женщину», ничего хорошего не было. Но ее колебания не были вызваны просто женской нервозностью и нерешительностью — если вообще такие качества существуют — это была серьезная политика. Когда на Елизавету так часто оказывалось давление по поводу принятия решений о важных (и дорогостоящих) действиях на основе информации, которую для нее выбирали другие, сказать «нет» стало политическим ходом — а если говорилось «да», то приказ отменялся. Чем предпринимать неизвестно какие действия, королева предпочитала ничего не делать; чем принять необратимое неправильное решение, она предпочитала ничего не решать.