Лин Паль - История Империи монголов: До и после Чингисхана

Когда этот ответ доложили Чингис-хану, он, все еще больной, сказал: „Довольно! Как можно думать об отступлении, снеся такие оскорбительные речи? Меня и мертвого стали бы преследовать эти надменные слова. За них и идем. Да будет воля Вечного Неба!“ Стремительно двинувшись на Алашай, он разбил в сражении Аша-Гамбу, загнал в Алашайские горы и там захватил его самого и в прах развеял и полонил его народ с решетчатыми юртами и вьючными верблюдами. Истребив Тангутских витязей и Бинсайдов их, он отдал всех прочих Тангутов на поток и разграбление войску.

Проводя лето в снежных горах, Чингис-хан, разослав отряды, приказал до конца выловить тех Тангутов с решетчатыми юртами и вьючными верблюдами, которые при отступлении Аша-Гамбу вместе с ним забрались в горы. Боорчу с Мухалием он при этом милостиво разрешил брать, сколько хватит сил. Сверх того повелеть соизволил: „Я жаловал Боорчу с Мухалием, но еще не давал им доли из Китадской добычи. Разделите же вы между собою пополам Китадских Чжуинцев. Их благородных юношей берите себе в сокольничие и в свиту свою. А благородных девиц приучайте служить сенными девушками при женах ваших. Ведь Харакиданьские Чжуинцы были излюбленными и доверенными людьми у Китадского Алтан-хана. Ну, а у меня излюбленными и доверенными людьми состоите вы, Боорчу с Мухалием!“

Из снежных гор Часуту Чингис-хан двинулся к городу Урахай и осадил его. Выступив же из Урахая, он предпринял осаду города Дормехай (Лин-чжоу), когда явился к нему просить аудиенции Бурхан. Готовясь к представлению Чингис-хану, Бурхан подобрал для подношения государю, подобрал по мере, цветам и мастям всяких предметов и вещей в девятикратном числе, как-то: золота с серебром, посуды с утварью, юношей с девушками, меринов с верблюдами и, во главе всего этого, золотые кумирни [30] Кумирня — жертвенник. . И вот, разрешив ему представиться, государь принял Бурхана в сенях, за дверьми. Во время же этой аудиенции Чингис-хан почувствовал себя дурно. На третий день после аудиенции Чингис-хан соизволил повелеть: „Переименовать Илуху-Бурхана в Шидургу-Честного. А так как вместо Илуху-Бурхана будет теперь на свете Шидургу-Честный, то Чингис-хан и повелевает проводить на тот свет Илуху. Проводить же его на тот свет повелевается лично Толун-чербию!“

Когда Толун-черби доложил государю, что он наложил руки на Илуху и покончил с ним, Чингис-хан соизволил повелеть: „Когда я шел потребовать отчета у Тангутского народа и по дороге предпринял известную облаву на Арбухайских хуланов, то никто иной, как Толун-черби, подал мнение о необходимости прежде всего излечить мою болезнь. Так он болел душою о моем здоровье! Ныне Вечное Небо умножило мои силы и предало в руки мои такого друга, который прислал мне яду в речах своих. Мы совершили свое отмщение, пусть же возьмет Толун себе в дар mom походный дворец, вместе со всею утварью, который доставил сюда Илуху“.

Разгромив Тангутский народ и покончив с Илуху-Бурханом, переименованным в Шидургу, государь соизволил повелеть: „Так как я истребил Тангутов до потомков потомков их и даже до последнего раба — мухули-мусхули угай болган, то пусть напоминают мне о таковом поголовном истреблении за каждым обедом, произнося слова: „Мухули-мусхули угай!“ „Дважды ополчаясь на Тангутский, народ за нарушение данного слова, Чингис-хан, после окончательного разгрома Тангутов, возвратился и восшел на небеса в год Свиньи (1227). Из Тангутской добычи он особо щедро наградил Есуй-хатун при самом отшествии своем“.

До того, как «возвратить на небеса», уже больной и старый завоеватель мира собрал вокруг себя всех своих детей (не было лишь Джагатая (Чагатая), сопровождавших его в походе, и дал им такое завещание (по словам Рашид-ад-Дина): «О, дети, остающиеся после меня, знайте, что приблизилось время моего путешествия в загробный мир и кончины! Я для вас, сыновей, силою господнею и вспоможением небесным завоевал и приготовил обширное и пространное государство, от центра которого в каждую сторону один год пути. Теперь мое вам завещание следующее: будьте единого мнения и единодушны в отражении врагов и возвышении друзей, дабы вы проводили жизнь в неге и довольстве и обрели наслаждение властью!» Затем он сделал Угедей-каана наследником и, покончив с завещанием и наставлениями, повелел: «Идите во главе государства и улуса, являющихся владением покинутым и оставленным. Я не хочу, чтобы моя кончина случилась дома, и я ухожу за именем и славой. Отныне вы не должны переиначивать моего веления. Чагатая здесь нет; не дай Бог, чтобы после моей смерти он, переиначив мои слова, учинил раздор в государстве. [Теперь] вам следует идти!» Сам же отправился с войском на Нангяс.

Перепуганные правители стали подчиняться один за другим. Тангутский правитель Шидурку, ради подчинения которого поход и затевался, решил умилостивить хана — отправил к нему послов и подарки. Он хотел, чтобы хан принял его себе в сыновья, но просил месячный срок, чтобы достойно подготовиться к встрече. У хана этого времени уже не было. Он послал сказать, что дает этот срок, но через месяц ему стало уже совсем плохо, и когда Шидурку подготовился и желал предстать перед ханом, тот сам стал просить отсрочки. Он чувствовал, что умирает. Новоявленного «сына» он поручил верному Тулуну.

Смерть хана скрывали, пока последний тангут не вышел за стены города — так повелел хан: «Вы не объявляйте о моей смерти и отнюдь не рыдайте и не плачьте, чтобы враг не проведал о ней. Когда же государь и жители Тангута в назначенное время выйдут из города, вы их всех сразу уничтожьте!» Приказ умирающего был исполнен в точности. Когда тангуты вышли за крепостные стены, они тут же были изрублены на куски.

Дальнейшее путешествие хана на родину происходило уже в гробу. И это вот самое темное место во всей истории Чингисхана. Никто не знает досконально, где его могила. Современные ученые спорят об этом до хрипоты. Монголы помещают могилу хана у себя в Монголии, таджики — у себя в Таджикистане, узбеки — в Узбекистане, казахи — в Казахстане, кто-то думает, что она на Тибете, а русские уверены, что она там, где начиналась история монголов, — то есть около священного озера Тенгиз (Байкал).

Рашид-ад-Дин о погребении хана говорил следующее:

«Затем, забрав его гроб, пустились в обратный путь. По дороге они убивали все живое, что им попадалось, пока не доставили [гроба] в орды [Чингиз-хана и его детей]. Все царевичи, жены [каватин] и эмиры, бывшие поблизости, собрались и оплакивали покойного. В Монголии есть большая гора, которую называют Буркан-Колдун. С одного склона этой горы стекает множество рек. По тем рекам — бесчисленное количество деревьев и много леса. В тех лесах живут племена тайджиутов. Чингиз-хан [сам] выбрал там место для своего погребения и повелел: „Наше место погребения и нашего уруга будет здесь!“ Летние и зимние кочевья Чингиз-хана находились в тех [же] пределах, а родился он в местности Булук-булдак, в низовьях реки Онона, оттуда до горы Буркан-Калдун будет шесть дней пути. Там живет одна тысяча ойратов из рода Укай-Караджу и охраняет ту землю.