Жан-Поль Ру - История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней

Тем не менее исмаилиты действовали длительное время. Хасану ас-Саббаху, умершему в 1124 г., наследовал Бузург Умид (1124-1138), а потом другие, менее известные лидеры вплоть до Рукна ад-Дина, который понял, что не сможет дать отпор монголам, и в 1256 г. отдал своим последователям приказ капитулировать. Некоторые послушались; другие, обитатели Аламута и Ламасара, предпочли биться насмерть, и их цитадели были снесены. Исмаилиты, как я уже говорил, распространили влияние на Сирию, где появились в качестве последних поборников своей веры после того, как Саладин в 1171 г. сверг власть Фатимидов. Саладин, даром что был ярым, нетерпимым суннитом и, кстати, дважды избежал покушений на убийство, в конечном счёте вступил в соглашение с местным их главой, неким Синаном, возможно, тем человеком, благодаря которому стал популярным титул «Старец Горы», хотя иногда этот титул приписывают самому Хасану ас-Саббаху. Безусловно, по крайней мере в Иране с 1090 по 1256 г. исмаилиты образовали государство в государстве и поддерживали постоянное ощущение небезопасности.

Сельджуков часто обвиняют в преследовании суфиев, и некоторые из последних были действительно казнены по обвинению в отступничестве — как Абу-л Фустах из Гиляна, приговорённый к смерти в 1194 г. за пантеистские аллегории, и прежде всего как великий и лучезарный Сухраварди, который, конечно, заслуживает большего, чем простого упоминания, и о котором мы ещё поговорим. Но пусть гибель этих мучеников была вполне реальным и возмутительным фактом — не стоит забывать, что в сельджукскую эпоху, как и в предыдущую, жили люди, наделённые подлинной духовностью, как Санаи (ок. 1080-ок. 1131), чей «Сад истин» был написан под влиянием Халладжа, как Рузбихан Бакли из Шираза (ум. 1203), который разработал тонкую и изящную теорию любви и видел в том, что возникает между мужчиной и женщиной, пропедевтику божественной любви, не говоря уже об ал-Газали, который был мистиком и философом, о Низами, великом поэте, ставшем певцом благочестия и бедности, и об Аттаре.

Аттар, родившийся приблизительно в 1142 г. близ Нишапура и, несомненно, погибший в результате монгольских нашествий в 1230 г., хотя тогда был уже очень стар, — один из иранских мистиков, наиболее известных в Европе, где переведены почти все его произведения. Аптекарь, живший в окружении лекарств, он описал долгий путь, ведущий от множественности к единству, этапы, которые следует пройти, воспел в нескольких сотнях тысяч стихотворных строк (все ли принадлежат ему?) простым языком свою любовь к Богу, и отдельные приступы вдохновения позволили ему создать чистейшие жемчужины. Его шедевры — «Язык птиц» (Мантык ат-тайр) и «Книга испытания» (Мусибат-наме), которым уступают «Жизнеописания святых» (Тазкират ал-авлия), набор биографических заметок о семидесяти двух «Друзьях Бога», где агиографическое начало несколько подавляет духовное.

Аттар превосходит Сухраварди как поэт, но не равен ему как мыслитель, как визионер, и оказал намного меньше влияния. Шихаб ад-дин ас-Сухраварди, которому дали прозвища Шейх ал-Мактуль («убиенный), а последователи — Шейх Шахид («мученик»), родился в 1153 г. в древней Мидии и умер ещё совсем молодым во время поездки в Халеб в 1191 г., став жертвой суннитских властей, которые в конечном счёте добились от Саладина вынесения ему смертного приговора по обвинению в неверии, что Мухаммад был Печатью Пророков. Он действительно учил, что мирадж , ночное вознесение на небо основателя ислама, был прообразом духовного опыта, который каждый мистик призван испытать заново. Человек светлый, вдохновляемый высокими духовными представлениями, он был укоренён в иранском прошлом, которое никоим образом не считал несовместимым с исламом; в свою систему он включил много зороастрийских терминов и концепций. «Мое учение, — писал он, — это учение Мудрецов древней Персии о Свете и Тьме, которое я хочу воскресить в своей работе, и в этом замысле у меня не было предшественников» (пер. Анри Корбен). Его влияние, которое больше осуществлялось через посредство молвы о нём, чем его трудов, написанных по-арабски и по-персидски, было значительным и остаётся значительным по сей день, хотя, несомненно, несколько скрытым. Он выглядит одной из самых привлекательных фигур мусульманского Ирана.

На эпоху сельджукского владычества пришлось и основание первых больших религиозных орденов, которым предстояло приобрести международный характер и которые существуют поныне, и в этом отношении Иран опять же впереди всего остального мусульманского мира, поскольку единственное сообщество в другом месте — магрибинская шазилиа, основанная Шазили (1196-1258), кстати, несколько позже, руководимые шейхом или пиром , тяготеющие к тому, что мы называем «монастырём» ( ханака ) — «этот термин далеко не позволяет понять всей сложности института» (Ж. Шабри), — мусульманские религиозные ордены лишь отдалённо похожи на христианские монашеские ордены, прежде всего потому, что не требуют целибата и не навязывают общинной жизни: их члены могут обходиться периодическими уходами в монастырь или участием в собраниях, организуемых братством ( тарикатом ), вечером после работы или в нерабочие дни.

Старейший из них — орден Кадирия, основанный Абд ал-Кадиром ал-Джилани (1078-1166), где главной обителью, созданной в Багдаде, впоследствии руководили его сыновья. Терпимый, вдохновляемый духом смирения и филантропии, он ещё и сегодня выглядит одним из самых открытых внешнему миру и, если можно так выразиться, самых «современных». В этом он отличается от другого ордена, хоть и отпочковавшегося от него и созданного племянником Кадира, Ахмедом ар-Рифаи (ум. 1183), ордена Рифайа: тот более закрыт, и его члены активно практикуют упражнения, рассчитанные на демонстрацию чудес и на эффект, как заклинание змей или глотание огня. Второй по дате возникновения большой орден — Сухравардия, который был основан однофамильцем великого шейха-мученика, жившим с 1144 по 1234 г., и наибольших успехов достиг в Индии. Почти одновременно с ним образовался орден Кубравия, создателем которого был Наджм ад-дин Кубра (1145-1220), хорезмиец с арабской культурой, придавший мистицизму новую окраску за счёт углубления умозрительной мистики.

Благодаря суфизму и особенно братствам повысилась значимость инструментальной музыки, ранее считавшейся мирским и немного нечестивым развлечением, неспособным соперничать с пением и речитативным чтением Корана, которое мастерски освоил почти каждый, и тем не менее проникшей в самую глубину мусульманской культуры, может быть, поскольку та наследовала согдийской культуре, и играющей в исламе роль намного более важную, чем на Западе. В духовном концерте ( сема ), где исполнитель — скорей творец, чем интерпретатор, музыка облагораживается, становится песнью души, звучащей в унисон с песнью природы, которую так хорошо воспроизводит тростинка, флейта ( ней ), песнью самого Бога. Это и имел в виду Рузбихан Бакли, сформированный музыкой как личность, паривший в ней, когда в конце жизни отказался от неё со словами: «Теперь сам Бог даёт мне свой концерт». Хотя она использует такие четвёртые и восьмые доли, к которым ухо европейца непривычно, но в которых ясно выражается тонкость художественного чувства жителей Востока, некоторые места в ней могут тронуть сердце любого. Кто мог бы остаться равнодушным к звучанию прелюдии в семе мевлеви ?