Жан-Поль Ру - История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней

Война была лютой, но неслыханное дело: вскоре о ней забыли. Отцы погибли, но дети жили счастливо, в империях процветающих, рискнём сказать — чрезвычайно богатых, умиротворённых, справедливых, терпимых, без должностных злоупотреблений, без поблажек в обход закона, без взяток, где в лучшие моменты каждый мог думать что хотел, поклоняться чему хотел, направляться куда хотел в полной безопасности, где конфликты между разными улусами лишь слабо влияли на жизнь народа, где могла процветать цивилизация, где персидский вновь стал языком культуры и его понимали, говорят, до самого Китая. Все наблюдатели единодушно восхищались достижениями империи, большими городами, не только в «Катае», на сказочном Дальнем Востоке, но и в Иране: «Тавриз [Тебриз], — писал Марко Поло, — лучший город в мире для торговли [...]. Он обходится его императору дороже, чем королю Франции всё его королевство». Это был мир, очень неожиданный pax Mongolorum , который безудержно расхваливали, который оставил по себе столь же немеркнущую память, как pax Romana , и превратил ханов и основателя их династии в героев. Иранцы уподобляли своих иноземных правителей ахеменидским Великим царям, воспевали Олджайту как нового Александра. От них не отставала Европа. Она испытывала восхищение: «Он умер, — писал Марко Поло о Чингис-хане, — и это весьма прискорбно, ведь он был человеком достойным и мудрым» (LXVIII); ему вторит Жуанвиль: «Его установления должны были держать народ в мире» (§ 478).

Война и мир — и это было не самым ничтожным из последствий создания Монгольской империи — привели к необыкновенному смешению народов и сделали возможными путешествия с одного края Евразии на другой.

Как это делала война? Отдельные люди, как поэт Саади, бежали, если имели возможность, чтобы избежать резни и нищеты; бежали и семьи, как семья великого поэта и мистика Джалал-ад-дина Руми, родившегося в Балхе и укрывшегося в Конье, и целые племена, в том числе и то, которое станет османами. Многих переселяли: прежде всего ремесленников, чьи дарования хотели использовать, а также целые группы людей, например, тех немцев, которых поселили в Таласе, в Средней Азии, и с которыми встретился Андре из Лонжюмо. В Каракоруме, столице Монголии, жили Гильом Буше, золотых дел мастер из Парижа, и Пакетта, девушка из Меца, о которых рассказал Гильом де Рубрук. В Западную Европу произошёл массовый наплыв русских, польских, венгерских беженцев. В Юньнани, ещё не китаизированной, жили бухарцы, прибывшие вместе с Саидом Аджали (которого назначили наместником провинции, потом министром финансов при Хубилае) и, возможно, ставшие предками китайских мусульман (дунган), — во всяком случае, так считают последние, как однажды сказал мне один из них, хотя они могут быть и потомками ста тысяч ремесленников, переселённых из Гурганджа. В Пекине жило тридцать тысяч аланов, которых привёл Мунке и которые служили в императорской гвардии...

Как это делал мир? Полководцев, министров, наместников любого происхождения монголы отправляли за тысячи километров от родных стран. В Китае оказался сирийский христианин Иса, занимавший при дворе высокие должности, в том числе главы астрономического бюро и посла. На Ближнем Востоке — христиане-онгуты, родившиеся недалеко от Пекина, из которых один, Раббан Саума, стал послом в Европе, а другой, Map Ябалаха III, в 1281 г. достиг поста несторианского патриарха. Авантюр было без числа, и в текстах иногда всплывают имена некоторых их участников или хотя бы упоминания о них: татарина, который фигурирует в счетах Филиппа Красивого как поставщик шлемов; Баргатена из Меца, восемь лет служившего телохранителем великого хана; Давида из Эшби, который выехал в Иран в качестве посла и оставался там с 1260 по 1274 г.; Пьонно Перричоло Бофети, доверенного лица трёх суверенов Ирана подряд; франкских арбалетчиков, воевавших в Герате, которых упоминает Симон Сен-Кантенский. Конечно, это лишь отдельные примеры из перечня, который мог бы занять целые страницы. Значительное место в нём занимают купцы, странствовавшие по Азии либо открывавшие тут и там фактории, причём иные стали знаменитыми, как семья Поло, один из членов которой, Марко, невероятно прославился, когда рассказал о своём путешествии в Китай и пребывании там (1275-1291), другие остались неизвестными. Упоминаются, опять-таки если привести всего несколько примеров, за 1326 г. — маленькая генуэзская колония в Зайтуне (Цюаньчжоу), за 1264 г. — ещё одна, итальянская, в Тебризе, за 1365 г. — восстановление синагоги в Кайфэне и настоящее заселение «арабами» Кинсая (Ханчжоу), хотя известно, что последние с давних пор были повсюду.

Ездили послы и католические миссионеры — впрочем, часто это были одни и те же люди. В 1245 г. папство, желая получить сведения о монголах, отправило три или четыре (точно неизвестно) миссии францисканцев и доминиканцев, которые со времён основания своих орденов служили папам агентами и успешно внедрились на Ближнем Востоке. Та, которую возглавлял Андре из Лонжюмо, в первый раз достигла Тебриза, во второй, в 1249-1250 гг. — сердца Азии и, возможно, доехала даже до Монголии; миссия Асцелина Кремонского, историком которой был Симон Сен-Кантенский, несомненно, добралась только до Кавказа. Иоанн де Плано Карпини проник в самое сердце Монголии, и ему посчастливилось присутствовать при восшествии на престол великого хана Гуюка (24 августа 1246 г.). Он написал ценную «Историю монголов». Однако величайшим из этих послов был Гильом де Рубрук, отправленный Людовиком Святым с более или менее официальной миссией, человек яркий, чей рассказ о путешествии (1253-1255) стал одним из великих литературных произведений средневековья. Позже ездили и другие, и большинство из них составляли далеко не латиняне. Иоанн де Плано Карпини видел при дворе Гуюка около четырёх тысяч послов. На все дипломатические миссии Азия отправляла ответные. Если в этих группах и имелись монголы, если одну из них, посетившую Константинополь, Геную, Рим, Париж, Аквитанию (для встречи с английским королём), возглавлял онгут Раббан Саума, то всё-таки в христианские державы она предпочитала посылать восточных христиан, таких, как Айбег и Сергис, которые были в Лионе в 1248 г., как Давид и Марк, побывавшие на Кипре у Людовика IX в 1248-1249 г., и даже западных христиан, поступивших к монголам на службу, как Иоанн и Иаков Васили, присутствовавшие на Лионском соборе (1277). Так, одним из самых активных дипломатов был генуэзец Бускарель, неоднократно ездивший в посольства с 1274 по 1302 г., иногда в обществе монголов, например, в 1281 г. — Чагана и Курджи. Отправлялись и переводились письма, персидский текст (письмо Гуюка папе, 1246, Ватиканские архивы) или латинский перевод (письмо Аргуна Гонорию IV, 1285, Ватиканские архивы) которых сохранился. Переписка длилась десятилетиями, как минимум до 1305 г. (письмо Олджайту Филиппу Красивому, Национальные архивы). Самые ранние из этих посланий были высокомерными, требовали, чтобы латиняне покорились монголам или хотя бы признали их притязания на мировое господство. Позже они стали более скромными, дружескими, просительными. Ведь татарам пришлось признать свои поражения в Сирии, и теперь они рассчитывали овладеть ею только за счёт совместных действий с франками.