Ха Чанг - Злые самаритяне. Миф о свободной торговле и секретная история капитализма

Маловероятно? Да. Надеюсь, этого не случится. Бразильцы слишком умны и независимы, чтобы ввязаться в авантюру вроде придуманного мною СМАИ, даже если выберут в президенты бывшего главного экономиста Всемирного банка. В Мексике достаточно умных людей и активных народных движений, чтобы привести страну в порядок, не прибегая к масштабной гражданской войне. Вожди Китая хорошо понимают угрозы, связанные с ростом неравенства в стране, и знают об опасностях преждевременного открытия рынков капитала благодаря азиатскому кризису 1997 года. Даже могущественному патентному лобби США будет сложно добиться ретроспективного применения 40-летнего срока действия патентов по какому-либо международному соглашению.

Общество все больше понимает, что нужно что-то срочно делать с глобальным потеплением. Поэтому следующий раунд переговоров ВТО едва ли приведет к полной отмене промышленных тарифов.

Однако придуманный сценарий нельзя считать полностью невозможным. Многое я сознательно преувеличил, но все пункты имеют основания в реальном мире.

Например, почти полная отмена тарифов на промышленные товары, последовавшая в результате воображаемого «таллинского раунда», может показаться слишком экстравагантной фантазией, но на самом деле это решение даже мягче, чем то, что предлагали США на пере­говорах ВТО в 2002 году (полная отмена всех тарифов на промышленные товары к 2015 году), и недалеко ушло от того, что рекомендуют сделать другие богатые страны {336} . Мое Соглашение о межамериканской интеграции — это географически более масштабная и более жесткая версия Североамериканского соглашения о свободной торговле (NAFTA). Страны, которые я назвал членами Боливарианского экономического союза, уже активно сотрудничают (в своей истории я умышленно опустил Бразилию, которая тоже принимает в нем участие). Венесуэла, Куба и Боливия уже сформировали блок Боливарианские альтернативы для Америк (ALBA — Alternativa Bolivariana para las Américas).

Учитывая растущую важность китайской экономики, вполне резонно предположить, что крупный экономический кризис в конце 2020-х годов в Китае может обернуться Второй великой депрессией, особенно если усугубится политической нестабильностью в стране. В такой ситуации на потрясение существенно повлияет тяжесть проблемы неравенства, которое если и не достигло еще уровня Бразилии, как в моем рассказе, но может вплотную подойти к нему уже в следующем поколении. Что же до гражданской войны в Мексике, то и этот вариант не совсем фантастический: в настоящее время штат Чьяпас фактически контролируется вооруженными повстанцами-сапатистами во главе с субкоманданте Маркосом еще с 1994 года. Совершенно не исключена эскалация конфликта в том случае, если страну постигнет крупный экономический кризис, особенно если в ближайшие 20 лет государство не откажется от нео­либеральных мер, которые оказались такими неэффективными в предыдущие годы.

Патентный сценарий для США, который я привел, разумеется, пре­увеличен. Однако американские фармацевтические патенты фактически уже можно доводить до 28 лет благодаря защите данных и учету времени, необходимого для получения разрешения от Управления по контролю за продуктами питания и лекарствами. США следят за тем, чтобы эти условия были прописаны во всех соглашениях по свободной торговле. А как я уже говорил, рассказывая о Микки Маусе в главе 6, в 1998 году авторское право в США действительно было использовано ретроспективно.

Во всем моем сценарии читатель, возможно, посчитает наименее вероятным преждевременное открытие рынка капитала в Китае. Но когда ваша экономика выходит на второе место в мире, трудно противостоять искушению: действовать «ответственно». Именно это случилось с Японией, когда в 1985 году после подписания соглашения «Плаза» эта страна вынуждена была в три раза усилить свою валюту едва ли не за одну ночь. Это стало важной причиной возникновения гигантского пузыря активов, который лопнул в начале 1990-х, что наряду с некомпетентным управлением его последствиями привело к десятилетию экономической стагнации. Мое же предположение о том, что Китай вступит в ОЭСР в ознаменование столетия Коммунистической партии, разумеется, шутка. Однако страны могут чувствовать излишнюю уверенность в собственных силах, когда становятся очень успешными, что показывает пример Кореи. До конца 1980-х годов Южная Корея умело контролировала рынок капитала, что привело к существенным экономическим выгодам. Но в середине 1990-х она решила открыть рынок без тщательного планирования последствий. Во многом это было вызвано давлением США, но сказалось и то, что после 30 лет «экономического чуда» Корея стала слишком самоуверенной. В 1996 году страна решила вступить в ОЭСР и вести себя как богатое государство, на самом деле им не являясь. В то время доход Кореи на душу населения составлял всего треть от дохода большинства стран — членов ОЭСР и четверть от дохода в самых богатых государствах (чуть выше уровня, которого Китай, вероятно, достигнет к середине 2020-х годов). Результатом стал финансовый кризис 1997 года. Итак, моя воображаемая история Китая — сочетание того, что на самом деле произошло с Японией в 1980-е и с Кореей в 1990-е годы.

Насколько вероятно, что Бразилия станет участником соглашения вроде моего СМАИ? В современном мире шансы на это равны нулю, но я-то рассказываю о мире, охваченном Второй великой депрессией, и об экономике, подорванной еще 25 годами неолиберальных методов. Кроме того, нельзя недооценивать то, что политические лидеры из идеологических убеждений могут совершать поступки, которые «противоречат характеру» истории своих стран, если считают, что для таких мер подоспело время. Например, несмотря на знаменитые британские традиции постепенности и прагматизма, Маргарет Тэтчер была радикально настроенным идеологом. Ее пребывание у власти изменило характер всей британской политики в ближайшем будущем. Хотя Бразилия отличается независимой и прагматичной внешней политикой, это совершенно ничего не гарантирует, если к власти в стране придет кто-то наподобие Альфредо Кима и пожелает присоединиться к СМАИ, особенно если в самой Бразилии в то время не будет недостатка в собственных идеологах свободного рынка.

Так что моя «альтернативная история будущего» — не совсем фантазия. Она имеет гораздо больше отношения к реальности, чем кажется на первый взгляд. Если я рисовал откровенно пессимистичный сценарий, то только для того, чтобы напомнить читателю, насколько высоки ставки. Очень надеюсь, что через 30 лет окажется, что я заблуждался во всем. Но если мир продолжит проводить политику, пропагандируемую злыми самаритянами, могут случиться многие события, о которых я рассказываю, или очень похожие на них.