Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Я не успел еще как следует ознакомиться с обороной батальона, как батальон получил приказ командира полка — выйти в район расположения штаба дивизии. Чтобы вывести батальон из леса без боя, следовало выходить ночью в обход немецких позиций по болотистой местности.

Шелховский как-то подозвал меня и стал расспрашивать, изучал ли я топографию, ходил ли по азимуту. Меня сначала это удивило, но я ответил, что в училище имел пятерки по топографии, и что не раз приходилось ходить по азимуту. Он мне сказал, что я во главе разведгруппы должен буду обеспечивать маршрут выхода из окружения, и чтобы немцы ни в коем случае нас не заметили.

Мы с ним подробно изучили местность по карте, проложили маршрут по азимутам. Затем, проинструктировав разведгруппу и условившись о сигналах, в ту же ночь двинулись в путь. За нами двигалась рота головной походной заставы, а затем и основные силы батальона.

Хотя я и был уверен, что не собьюсь с пути, но все же очень волновался. Кругом было темно, глубокий снег, сплошные заросли. Каждые 15–20 минут я останавливался, накрываясь плащ-палаткой, сверялся по компасу и карте. 12 км обходного пути мы прошли за 4 с лишним часа и, к моему удовлетворению, вышли точно в указанное место на окраину леса. Так я выдержал первый экзамен перед своим, как мне сначала показалось, грозным командиром. После нескольких дней отдыха наш полк был переброшен на левый фланг дивизии, где вел наступление на господствующую высоту. Атака началась после артиллерийской подготовки. Атакующие роты, не встретив сопротивления, быстро ворвались в первую траншею, но, наткнувшись на сильный ружейно-пулеметный огонь из второй траншеи, вынуждены были остаться, и закрепиться в первой.

Вскоре и мы прибежали в траншею и удивились, что в траншее, сплошь изрытой нашими снарядами, не оказалось ни одного трупа немецких солдат. Впоследствии мы узнали, что немцы предвидели нашу атаку и заранее отвели своих солдат из первой траншеи, таким образом, наша артиллерия выпустила сотни снарядов по пустой немецкой траншее, а когда мы двинулись ко второй — они нас встретили губительным огнем. Кроме того, немцы свою первую траншею хорошо пристреляли и, когда мы ее заняли, накрыли нас своим артиллерийским и минометным огнем. Снаряды и мины рвались прямо в траншее. От разрывов снарядов и мин мы несли большие потери. В траншее после обстрела валялись трупы наших солдат и командиров с разорванными частями тела, что наводило ужас на оставшихся в живых. Но командир полка подполковник Яблоков требовал от Шелховского продвижения вперед. Чтобы избежать дальнейших потерь от артогня немцев, надо было оставить траншеи. Поэтому Шелховский вывел батальон вперед, к немецкой 2-й линии траншей, где личный состав окопался в снегу. О продвижении вперед не могло быть и речи, ибо, не подавив огневые средства немцев, мы бы все остались на том злосчастном поле.

На следующий день началась оттепель, пошел мелкий дождик, а к середине дня вновь похолодало. Мы все, промокшие от дождя, стали замерзать, шинели и валенки стояли колом. Это сильно затрудняло движение. К нашему счастью, ночью нас сменили и отвели в тыл. До начала апреля 1944 года мы вели, так называемые, бои местного значения или, иначе говоря, стали в активную оборону

В середине апреля, сдав свои позиции, мы в составе 11-й гвардейской армии, были выведены в резерв Ставки Верховного командования и совершили марш в район г. Невеля, где в одном из лесных массивов оборудовали хороший лагерь, вырыли землянки, устроили линейки, разместились в готовности к приему и обучению пополнения. Здесь мы хорошо отметили первомайский праздник, даже был проведен парад войск дивизии. Пополнение мы получили, в основном, из госпиталей за счет воинов, получивших ранения и уже имевших хорошие навыки действий.

Роты были укомплектованы до штатов того времени и имели в своем составе более 100 человек каждая.

Началась интенсивная боевая учеба. Здесь впервые у меня произошла стычка с капитаном Шелховским. Ему не понравилось составленное мной расписание занятий с личным составом. Он на меня раскричался, что я ничего не умею, и что он мною разочарован. В ответ я ему тоже что-то грубое ответил. Он отстранил меня от должности и отправил в штаб полка.

Я прибыл в штаб полка, который размещался в большой лагерной палатке, где доложил майору Дремлюге, что Шелховский отстранил меня от должности и направил к ним. Дремлюга позвонил Шелховскому. О чем они говорили, я не знал, но после Дремлюга потребовал, чтобы я извинился перед Шелховским. Я категорически отказался. Меня вызвали к подполковнику Яблокову, где, разобравшись в чем дело, он велел мне оставаться при штабе полка. Я просил Яблокова откомандировать меня в свою бывшую часть, в 30-ю гвардейскую стрелковую дивизию, но он мне сказал, что это невозможно. Провел я два дня в штабе полка, выполняя отдельные поручения начальника штаба полка. На третий день майор Дремлюга подозвал меня и сказал, что Шелховский просил меня вернуться в батальон, что, мол, тот офицер — командир роты, которого он поставил вместо меня, вообще ничего не знает и ничего у него не получается. Я категорически отказался. Вскоре в штаб прибыл и сам Шелховский. Он стал меня уговаривать, сказал, что погорячился и обещал, что в дальнейшем стычек между нами не будет. Я все упирался, тогда он пошел к подполковнику Яблокову, который официально мне отдал приказ вернуться в батальон. А приказ следовало выполнять. Я вернулся. Шелховский сдержал свое слово. Он во всем меня поддерживал. Мы с ним сдружились и оставались друзьями до его трагической гибели.

Успешно продвигалась учеба личного состава, уже были проведены взводные и ротные учения с боевой стрельбой, обкатка солдат танками.

Кульминационным пунктом были батальонные учения с боевой стрельбой. Все делалось как в настоящем бою. И артподготовка, и следование пехоты за огневым валом. Не обошлось и без потерь. Одна из выпущенных 82-мм мин сделала недолет и разорвалась в цепи наступающих солдат. Один солдат был убит, двое ранено. Это считалось в пределах нормы, никто даже не был наказан. Войска 11-й гвардейской армии успешно готовились к предстоящим боевым действиям, к освобождению Белоруссии.

В конце мая 1944 года полк был поднят по тревоге. Было приказано подготовиться к длительному маршу. Конечный пункт маршрута никто не знал. Карты выдавались в батальон только на один переход, все держалось в строгой тайне. Движение производилось ночью, а днем войска, укрывшись в лесах, отдыхали. Каждую ночь мы проходили 30–35 километров. Первые дни перехода я переносил довольно легко, но потом стал уставать. Дело в том, что в период дневного отдыха все спали. Мне же поспать не удавалось. Надо было написать донесение в штаб полка, получить, склеить и нанести на карты новые маршруты и сделать еще массу дел. На сон времени не оставалось. Пришлось спать на ходу. Идешь, бывало, в голове колонны и спишь, пока не свалишься в кювет. Я помню одного солдата-узбека по фамилии Алиев. Маленький, щупленький, весь обвешанный оружием (автоматом, кинжалом и гранатами) он бодро шагал в колонне, а на привале, совсем не зная усталости, он вокруг костра плясал и пел свои национальные песни. Это был солдат, уже получивший в боях 6 ранений, но никогда не терявший бодрости духа. Уже в боях в Восточной Пруссии Алиев был тяжело ранен и эвакуирован в тыл. В полк он больше не возвращался.