Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Однако мы отвлеклись от главного.

Итак, мы, то есть воины 1-го стрелкового батальона 98-го гвардейского стрелкового полка, 30 гвардейской стрелковой дивизии находились в преддверии освобождения многострадальной Белоруссии от гитлеровских захватчиков.

Батальону ставилась задача с рубежа р. Вереи атаковать противника, засевшего в местечке Ляды, и захватить поселок, а в дальнейшем наступать в направлении Осинсторф — Орша.

2 октября 1943 года, полностью освободив Смоленскую область от немецких захватчиков, после непродолжительного артиллерийского налета части дивизии, форсировав р. Верею, атаковали немецкий передний край. Атаки увенчались успехом. Наш батальон, захватив первую траншею, ворвался в м. Ляды и дом за домом очищал от немецких захватчиков. Большая группа немцев засела в подвале каменного здания сырзавода, откуда вела огонь по нашим наступающим воинам. Капитан Калинин приказал командиру батареи 45 мм орудий выкатить орудие на прямую наводку и открыть огонь по амбразурам подвала. Одновременно с этим одна из рот обошла здание слева. После десятка выпущенных снарядов огонь немцев из подвала резко ослаб, и рота ворвалась в подвал. Оставшиеся в живых немцы сдались в плен.

Когда я вошел в здание молокозавода и опустился в подвал, то увидел на полках много головок сыра, даже одну из них взял. Мы удивились, каким образом уцелел в подвале сыр. Думали, что отравлен, но после пробы убедились, что он хорош.

Продолжая продвижение вперед, мы встретили сильное сопротивление. Немцы обороняли каждый населенный пункт, каждый клочок земли.

В тяжелых боях батальон за 10 дней продвинулся на 15–16 километров. Затем поступила команда сдать позиции другой части, а дивизия наша в составе всей 10-й гвардейской армии перебрасывалась на правый фланг в район д. Добромино, Шуховцы, где соединения армии сосредотачивались в лесах. Там мы получили пополнение. Оборонительный рубеж немцев на предстоящем участке наступления был превращен в мощный узел обороны с противотанковыми рвами, проволочными заграждениями и минными полями. Наша дивизия в составе 15-го гвардейского стрелкового корпуса получила задачу прорвать оборону противника и наступать на Осинторф-Оршу.

В дивизии был создан подвижный отряд в составе нашего батальона, 10 танков, 4-х самоходно-артиллерийских установок. Наш батальон на танках должен был прорвать передний край обороны противника, зайти в тыл к немцам, захватить крупный населенный пункт Рассосну и занять там оборону до подхода передовых частей дивизии.

Батальон сосредоточился восточнее п. Осинторф, в 2 км от переднего края, в лесочке. 14 ноября после мощной артиллерийской подготовки полки первого эшелона пошли в атаку и захватили первую, а затем и 2-ю траншеи. Нам поступила команда «вперед», и танки с нашим десантом устремились в атаку. Преодолели 1-ю и 2-ю траншеи немцев. На пути встал широкий и очень глубокий противотанковый ров, весь заполненный водой. Пока танки его обходили, немцы, открыв сильный огонь, перешли в контратаку и вынудили наступающие подразделения отходить. Во изменение ранее поставленной задачи нам было приказано отбить контратаку немцев и восстановить положение. 3 наших танка были подбиты и загорелись, остальные после восстановления положения отошли в тыл. Наш батальон, углубившись на 4–5 км в оборону немцев, закрепился в его хорошо оборудованных траншеях. В ночь на 15 ноября немцы беспрерывно вели артогонь по нашим траншеям. Очевидно, траншеи были заранее пристреляны, ибо было много прямых попаданий. Стояла пасмурная погода, глинистая земля превратилась в сплошную липкую грязь, в траншеях стояла вода. Ночью мы со старшим лейтенантом Вороновым пошли проверить посты в траншеях, чтобы солдаты не спали. Решили сократить путь и пошли напрямик вдоль противотанкового рва. Вдруг мы услышали с немецкой стороны страшный скрежет, а затем над головой прошипел снаряд, и раздался оглушительный взрыв. Это немцы начали обстрел реактивными снарядами. Снаряды рвались все ближе к нам. Один из них разорвался недалеко от нас. Взрывной волной нас свалило с ног, я упал в грязь, а Воронов полетел в противотанковый ров и с головой окунулся в воду. С трудом я его вытащил, и мы побежали к траншее. В траншее я отыскал немецкий блиндаж. Там была чугунная печурка, вдоль стенки еще висело немецкое обмундирование. Я подозвал двоих солдат. Они раздобыли щепок, растопили печь. С Воронова сняли обмундирование, он лег на нары, и мы его укрыли немецкими шинелями, а его обмундирование развесили сушить у печи. Сам я пошел проверять посты, а Воронов остался в блиндаже. С наступлением рассвета немцы начали обстрел наших траншей, я вернулся в блиндаж к Воронову и сказал ему, что, наверное, немцы начнут контратаку. Воронов начал одеваться, но шинель его была очень мокрой, и он надел немецкую шинель. На мое предупреждение, чтобы снял шинель, ответил «чепуха», вышел из блиндажа на левый фланг обороны, я пошел вправо.

Вскоре немцы с четырьмя танками начали контратаку. Два танка прошли в наш тыл, а два были подбиты нашей артиллерией. Немецкая пехота ворвалась в наши траншеи, завязалась рукопашная схватка, ни один немец не ушел из траншеи, все были перебиты.

После боя я побежал разыскивать Воронова, но нигде его не было, никто его не видел. Лишь когда начали убирать раненых и убитых, среди убитых и Воронов, штыком нашей трехлинейной винтовки у него была пробита грудь. Когда немцы ворвались в траншею, его приняли за немца, и свой же солдат воткнул ему штык в грудь. Так мы потеряли еще одного командира.

В течение всего дня 15 ноября мы отбивали немецкие контратаки. Ночь на 16 ноября была на редкость тихой и темной, ни единого выстрела, стояла какая-то зловещая тишина.

Утром 16 ноября наши соседи справа пытались наступать, но были отбиты и отошли на исходное положение.

Часов в 12 дня немцы вновь начали сильный обстрел наших траншей. В блиндаж, где я находился, попал снаряд, который разнес весь накат, но все находящиеся в нем остались невредимы. Когда закончился артналет, я выбежал из блиндажа в траншею и увидел 7 танков, а за ними густую цепь пехоты, приближавшуюся к нам. Наша артиллерия вела огонь по танкам, но подбить их никак не удавалось. Танки все ближе и ближе подходили к нашим траншеям. Густо свистели немецкие пули.

Пробежав по траншее влево, я увидел солдата с противотанковым ружьем и крикнул ему, чтобы бил по головному танку. Он мне ответил, что неудобно одному, его помощник заряжающий был убит. Тут только я увидел рядом с ним убитого солдата. Я его оттащил и сам лег с пэтээровцем, стал ему заряжать ружье. Один из танков шел прямо на нас. Не дойдя до нас метров 20, он задымился и замер. Кто его подбил, мой напарник или кто-то еще, не знаю, ибо кругом все рвалось и гудело. Вдруг возле меня мелькнуло пламя, и раздался сильный грохот. Больше я ничего не видел. Когда я очнулся, страшно гудела голова. Я был завален землей. Первым долгом подумал, жив ли я, пошевелил руками, затем ногами, вроде, жив, стал выкарабкиваться из земли. Сильно болела голова, в ушах звенело, я взялся за голову и ощутил на ладонях что-то жидкое и липкое. Посмотрев на ладони, я увидел мозги и подумал, что у меня разбита голова. Но может ли человек мыслить, если у него выбиты мозги? Оглянулся и увидел, что у моего напарника голова разбита, и его мозгами обдало мою голову. Почувствовал сильную боль в левом плече. Левая рука не повиновалась. Понял, что ранен в левое плечо. Вражеская контратака была отбита, 4 танка и много немецких трупов остались впереди наших траншей. Однако перестрелка продолжалась. Хотя я плохо слышал, но видел кругом разрывы снарядов. Вечером я выбрался из траншеи и побрел в тыл. Вскоре попал в медсанбат. Мне очень не хотелось эвакуироваться в госпиталь, но спустя несколько дней, по настоянию врача, меня эвакуировали в госпиталь в г. Гжатск (ныне Гагарин). Так я попал в госпиталь № 2929.