Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

«В первых числах июня 1941 года я приехала из Ленинграда в Велиж на каникулы к своим престарелым родителям и к мужу, Борису Рынковскому.

22 июня началась война. Никто в городе не думал, что немцы так быстро подойдут к Велижу. 27 июня муж уехал на фронт, где пропал без вести, а я осталась в Велиже со своими престарелыми родителями.

9 июля на Велиж налетела большая группа немецких бомбардировщиков. Она начала бомбить улицы города по правому и левому берегам Западной Двины, сбрасывая при этом и зажигательные бомбы. На Малой стороне (правобережной части города) сгорело 172 дома, в которых в основном проживало еврейское население. Все это было так неожиданно и страшно, люди метались, не зная, куда спрятаться. Многие прятались на огородах в картофельной ботве, а немецкие летчики поливали их свинцом из пулеметов.

Через несколько дней немецко-фашистские войска вступили в город, начался оккупационный период. Буквально в первые дни оккупации немецко-фашистские власти издали приказ, обязывающий всех граждан города, имеющих радиоприемники, сдать их немедленно в комендатуру, а всем евреям явиться в комендатуру для регистрации. Приказ запрещал евреям выходить за черту города. Потом появился новый приказ, который требовал, чтобы все евреи-мужчины в возрасте от 15 до 60 лет ежедневно являлись к комендатуре с лопатами для отправки на различные работы. Этот же приказ обязывал все еврейское население нашить на верхнюю одежду с левой стороны на спине и груди круги из желтой ткани и не появляться на улице без этих знаков. Далее приказ требовал, чтобы все трудоспособные женщины-еврейки ежедневно являлись к комендатуре на работу.

Работа этих женщин была бессмысленной: в один день они собирали камни и складывали их в кучу, на следующий день они разбрасывали камни из этой кучи и складывали их вновь. Иногда придумывали более изнурительную работу: женщин заставляли носить из реки воду на гору, около которой находится военкомат, выливать воду на землю, а потом снова идти вниз за водой. Того, кто не успевал вовремя принести на гору воду, охранник бил плеткой по спине. Такой удар однажды получила и я. Подобные работы проводились не раз. Делалось это для того, чтобы все мы слушали стоны и крики истязаемых фашистами людей в подвале молокозавода, который находился почти рядом с местом, где мы носили воду. В подвале истязали коммунистов, советских работников и военнопленных.

Приближались холода. В это время я работала в здании фельджандармерии истопником. В городском сквере фашисты построили виселицу. В один из осенних дней они на ней повесили троих партизан и одного красноармейца, предварительно сняв с них обувь.

В этот день жандармы вытолкнули меня из здания на улицу, показали на повешенных и сказали: «Смотри, как красиво». Потом выставили свои грязные сапоги, заставили меня их чистить и сказали: «Смотри и запомни, плохо сделаешь — и ты там будешь».

Осенью 1941 года комендатурой был дан приказ, в котором говорилось, что все еврейское население, проживающее в городе Велиже и его пригородах, должно переселиться в гетто, захватив с собой вещи, которые в состоянии донести.

Гетто размещалось на улице Жгутовской (ныне — улица Курасова) в помещении свинарника и в нескольких жилых домах. В свинарнике были сделаны двух- и трехъярусные нары. Для отопления была сложена одна печь. Топили редко, так как не было дров и не было из чего готовить еду. Были случаи, когда старые люди, слезая с верхних нар, падали и разбивались.

Никакой медицинской помощи в гетто организовано не было. Спасибо русскому врачу Жукову Василию Ивановичу, который жил в гетто вместе со своей женой-еврейкой. Он оказывал медицинскую помощь всем безотказно.

Самым страшным явлением для жителей гетто был голод. Больше всех от голода страдали беженцы из Витебска, Суража, Усвят и других мест, которых в гетто было много. Люди ходили опухшими от голода. Особенно от голода страдала молодежь из числа беженцев, многие из них умирали на ходу. Смельчаки евреи-велижане иногда ходили в город к знакомым, чтобы у них достать что-нибудь из еды. Но редко удавалось уйти с территории гетто незамеченными. Больше всех гонялись за нами полицейские-предатели из местного русского населения. Когда полицай замечал вышедшего из гетто человека, бежал за ним и кричал: «Держите жида!». Если удавалось поймать этого человека, его приводили в гетто, всем обитателям гетто приказывали выйти из жилищ на улицу и присутствовать при наказании. Жертву клали на железную бочку и били плетьми.

Иногда полицейские приходили в гетто, производили обыск и забирали себе хорошие вещи.

В конце декабря 1941 года в гетто пришли полицейские с приказом коменданта города отобрать 10–15 девушек на работу. Молодые девушки охотно согласились, так как им надоело сидеть взаперти. Кроме этого, каждая из них надеялась, выйдя за пределы гетто, достать что-нибудь из еды для своих родных. (Есть сведения, что было отобрано несколько десятков человек.) С этой партией девушек ушла и моя двоюродная сестра Нина Кудрянович. Не для работы взяли этих девушек. Их погнали в ров, что возле военкомата, заставили раздеться, а потом всех расстреляли.

После этого случая, когда полицейские приходили в гетто, молодежь пряталась. Но полицаи искали. Кого находили, куда-то уводили и расстреливали. Оставшиеся узники гетто ждали своей участи, завидовали мертвым, потому что сами медленно умирали от голода.

Жить становилось страшно, так как все жили в голоде, холоде, тесноте и темноте. Нельзя было зажечь коптилку, так как кончился керосин. Люди собирались группами и молча сидели в темноте. Говорить друг с другом им не хотелось.

В один из православных религиозных праздников (точно не помню, было ли это Рождество или Крещение) пришла и моя очередь встретиться с полицейскими. Сами полицаи в этот раз в гетто не заходили. Они дали распоряжение нашему старосте, чтобы он вывел за ворота гетто 8-10 человек из молодежи. Старостой в гетто был мой любимый учитель Иткин Мендель Беркович. В этот раз он подошел ко мне, тронул за руку и сказал: «Пойдем». Я все поняла, машинально встала, а потом, как подкошенная, упала на пол. Меня подняли, дали попить воды, и я пошла. В этот день был сильный мороз, но я шла в расстегнутой куртке, без варежек и не чувствовала холода. Мозг сверлила мысль, как сообщить отцу, что я взята на работу и, возможно, не приду назад.

В команде нас было десять человек: мой сосед по улице Берсон Илья, ему было 15 лет, художница, беженка из Витебска. Остальных не помню. Нас привели к зданию полиции, подвели к уборной, которая находилась в углу сада, и заставили руками разгребать замерзший человеческий кал. Это была тяжелая, унизительная работа. Мы раздирали руки в кровь. Потом нам дали лопаты и подвели к машине. Все мы поняли, куда нас повезут. А у меня появилось желание последний раз насмотреться на небо. Оно и сейчас стоит перед моими глазами голубое-голубое. В этот момент прибежал полицейский и сказал охранявшему нас полицаю, чтобы нас пока не трогали, а оставили до особого распоряжения. После этого нас отвели в гетто.