Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Когда мы пришли на территорию гетто, то увидели, что все его жители выстроены в шеренги и стоят на улице, а полицейские их пересчитывают. Другая группа полицейских в это время рылась в нашем жилье, в утвари и в одежде и забирала себе понравившиеся вещи. Уставшие и озябшие на морозе люди ждали своей участи, но в этот вечер полицейские забирали только вещи, а людей оставили в покое.

Во второй половине января 1942 года до нас дошла весть, что к городу приближаются части Красной Армии. Это мы узнали из листовок, которые подбрасывали к нам в гетто подпольщики.

В это время мой отец принес мне записку от Яшиной Нины Николаевны. Отец мой был портным. Немцы заставили его и других портных-евреев шить им маскхалаты, поэтому эти люди работали вне территории гетто. В записке Нина писала, что Красная Армия приближается к Велижу, что немцы намереваются уничтожить гетто, чтобы я поскорее уходила из него.

Рано утром, кажется 27 января, я вместе с отцом вышла из гетто. Отец пошел на работу, а я пошла к Нине Яшиной. С отцом договорились, что после работы он зайдет за мной к Яшиной.

Но я его так и не дождалась. Позже мне рассказали, что перейдя через Западную Двину, отец встретил полицейского, который стал издеваться над ним, а потом убил его. Так я осталась в доме Яшиных.

Назавтра Нина ушла на работу (она работала буфетчицей в полиции). Там ей удалось узнать, что части Красной Армии подошли к самому городу, что из города выехал начальник полиции и т. п. Я хотела вернуться в гетто, чтобы не подвергать семью Яшиной опасности, но Нина меня не отпустила.

Около восьми часов вечера в дом Яшиной постучали полицейские. Нина вышла к ним, а ее мать и дети стали прятать меня. Они спрятали меня за печку, заложив дровами. Когда опасность миновала, мы с Ниной договорились, что рано утром пойдем в деревню Красное, где уже находились части нашей армии. Как только мы вышли из дома, началась бомбежка. Мы с Ниной потеряли друг друга, и я одна добралась до деревни Красное, перейдя благополучно под обстрелом немцев линию фронта. Мне просто повезло.

В крайних домах этой деревни размещалась санитарная рота 360-й стрелковой дивизии. Меня оставили в этой части ухаживать за бойцами. Потом я служила в полевом передвижном госпитале № 733, который одно время размещался в деревне Селезни, что в 20 км от Велижа.

Моя мать Рейза Ароновна и двоюродная сестра Фаня Израилевна остались в гетто, где и погибли 29 января 1942 года».

В. Файнштейн (Поташникова)

Поташникова (Файнштейн) Вера Евсеевна, 1928 года рождения, вспоминает:

«В то время мне было 12 лет. Все, что мне пришлось пережить, я помню так, как будто это было вчера. Расскажу с самого начала, как все происходило. После первой бомбежки города немецкими самолетами многие еврейские семьи стали покидать Велиж. Так как через городок не проходила железная дорога, люди бежали в разных направлениях. По правильному пути уехали очень немногие, остальные вернулись в город. Некоторым очень жаль было оставлять свое добро, например, моему дяде. Когда поняли свою ошибку, было уже поздно.

13—14 июля немцы заняли город Велиж и всю территорию района. Сразу были созданы управа и комендатура. Везде по городу были развешаны приказы о том, что евреям нужно пройти регистрацию в комендатуре и после этого нашить на верхнюю одежду, на грудь и на спину, круги из материи желтого цвета диаметром, примерно, 7–8 см.

Ходить по городу стало опасно, в основном из-за некоторой части русского населения. Многие из них смотрели на нас, как коршуны на добычу. Жить в своих домах стало страшно, поэтому в одном доме собиралось по нескольку семей, в основном родственники. Молодые мужчины все были на фронте, а те, которые по каким-то причинам остались, вызывались комендатурой на работу, после чего домой уже не возвращались. Пока мы жили по своим домам, продукты были почти у всех. В Велиже был сырзавод, крахмало-паточный завод. Все церкви были забиты зерном, мукой, крупой. Продуктами успело запастись все население города.

В сентябре началось переселение евреев в гетто. Помню, было сухо и тепло. Взять с собой было разрешено столько, сколько мог унести каждый человек. Брали, в основном, продукты и теплую одежду. Наша семья двинулась в гетто, где размещались свинарник и несколько жилых домов. Нас поселили в один из этих домов.

В Велиже оказалось много евреев — беженцев из Польши и Витебска, дачников из Москвы и Ленинграда и отпускников с детьми.

С нашей семьей в этом доме жили еще четыре семьи. Одна витебская беженка (пишу о ней для того, чтобы кто-нибудь из родных узнал о ней) говорила, что по специальности медсестра. С ней были ее двое маленьких детей — мальчиков. Старшего звали Фимой. Он был очень красивый: с большими круглыми черными глазами. Второго звали Нёмой, ему было 2–3 месяца. Фамилию этой беженки я не знаю. Она была очень молчалива, все время сидела за печкой и плакала. Характерной особенностью ее лица был «птичий» подбородок.

Гетто огородили колючей проволокой, а в некоторых местах и забором. Охранял гетто полицейский.

С наступлением холодов условия жизни в гетто стали невыносимыми. Продукты кончились, начался голод.

Среди русского населения были добрые люди. Бывшие соседи, рискуя жизнью, через забор и проволоку передавали узникам вареную и печеную картошку и хлеб.

Немного лучше с продовольствием было в тех семьях, где были смешанные браки. Русским родственникам удавалось как-то подкармливать свою семью. Моя старшая сестра была замужем за русским врачом Василием Ивановичем Жуковым. Он жил с семьей в гетто, а работал в городе. За два дня до трагедии он смог вывести семью в город и всех спас.

Голод дополнялся и жестокостью со стороны фашистов. Под предлогом каких-то работ они два раза собирали молодых женщин и девушек, увозили их куда-то, и назад они не возвращались. Среди этих девушек оказались и мои родственницы — Женя Новикова и Стерна Филановская.

Трагедия произошла в конце января 1942 года, когда началось наступление наших войск, и фронт подошел к Велижу. Немцы и местные полицаи явились в гетто, забили со всех сторон окна и двери свинарника, облили его чем-то и подожгли, Одновременно стали поджигать и дома. Люди метались, пытаясь спастись. В лагере был сплошной крик и гарь. Мы побежали через поле. По бежавшим стреляли. Мой дядя, его жена и их дети были убиты. Я, мама, сестра и еще несколько человек перебежали через поле и попали в дом, где были русские. Повсюду шныряли полицейские и вылавливали евреев. Русские кричали: «Здесь есть евреи, и мы не хотим быть вместе с ними!» Полицейские выпустили русских из дома. С ними проскочила и моя беременная сестра. Больше мы ее не видели.