Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

По-разному вели себя люди в те тяжелые годы военного лихолетья. Жители деревни Корзово, которая расположена в полутора километрах от Хиславичей, спасли еврея Якова Моисеевича Басс, хотя это могло стоить им не одной жизни. О том, как это произошло, рассказывала мне Анна Даниловна Цыгурова, 1919 года рождения: «Война застала меня в Медыни. Мужа взяли в армию, а я с маленьким сыном вернулась к родителям в Корзово. Только приехали, пришли немцы.

Немцы жгли Хиславичи. В Хиславичи еще до начала войны из Смоленска и других мест на летний отдых и для помощи по хозяйству приехало много горожан. Большинство их застряли здесь. Приезжали они и когда война уже началась. Многие семьи белорусских беженцев искали здесь спасения. У стариков Басс собралась их многочисленная семья. С началом войны мужчин призвали в армию, остались старики, женщины и дети. Сам Яков Моисеевич с первых дней войны был призван в Смоленске, попал в окружение недалеко от Хиславичей. Он пробрался к семье в надежде спасти ее.

Узнав, что произошло, он переоделся в гражданское и добровольно ушел в гетто к семье. Жители деревни Корзово знали семью Басс, потомственных портных, обшивавших не одно поколение окрестных жителей. Они поручились перед немцами, что он будет выходить и возвращаться в гетто, а в деревне шить. Он ночевал и кормился там, где шил, а заработанные продукты носил семье. В этот день он был в нашем доме. Мы услышали шум, крики, выстрелы в Хиславичах. Это немцы начали расстрел евреев. Яков Моисеевич рвался к семье, но мой отец удержал его, не дал уйти.

Хиславичи. Две фотографии об открытии памятника погибшим евреям Хиславичского гетто. Подробности неизвестны.

На следующее утро отец дал ему армяк, хлеб, сало и увел в противоположную от Хиславичей сторону. Когда в деревню пришли полицаи, им сказали, что неизвестно расстреляли его или нет. Мы считали Якова Моисеевича погибшим, но в 1947 году он приехал. Мы всей деревней ахнули. Потом он уехал в Смоленск.

Мужа моего на войне убили. Когда подрос сын, я приехала посоветоваться, как помочь ему встать на ноги. Поговорили и решили, что сыну надо учиться в Смоленске. До самой смерти Якова Моисеевича мы поддерживали с ним отношения. Когда он не мог уже выходить из дома, все звонил мне, спрашивал, как здоровье, как дела. Очень я переживала, что не попала на похороны. За эти годы уже сроднились как-то».

В Хиславичах установлен монументальный памятник погибшим. Мне рассказывали, что в то время он обошелся в 16800 руб. На памятнике надпись: «Здесь покоятся останки советских граждан: женщин, стариков и детей, замученных, расстрелянных фашистами 20 марта 1942 года. Вечная память погибшим! Никто не забыт, ничто не забыто. Родные! Память о вас живет, и вечно будет жить в наших сердцах. Хиславичи 1968 г.»

Ни слова о том, что это братская могила тысяч евреев. А ведь те, кто позаботился об установке памятника, преследовали, прежде всего, эту цель. Организаторами сбора средств были А. М. Лейтес и его дядя. Деньги собирали всем миром. Смоляне организовали сбор средств в городском саду Блонье. Уговаривать помочь в сборе средств никого не приходилось, ведь нет ни одной еврейской семьи, где бы ни был кто-то расстрелян или убит на фронте. Заботу об установке памятника взял на себя бывший председатель одного из еврейских колхозов, фронтовик Бенциан Гуревич. Он неоднократно приезжал в Смоленск, приложил много сил. Говорил, что не успокоится, пока не установит памятник. В этой братской могиле похоронены его жена, две дочери, родители жены и другие члены их многочисленной дружной семьи. На месте установки памятника были провальные ямы, такие же, как до сих пор сохранившиеся ямы на берегу реки Мерея около Лядов.

Сейчас почти никто не приходит к памятнику. Даже в дни поминовений и праздников люди бывают редко. Летом здесь пасется скот. А ведь прошлому, даже самому страшному, не должно быть забвения.

Январь 1994 г. г. Смоленск

М. Я. Басс

Кроме других многочисленных бед, которые принесла нам война, есть одна, на первый взгляд, менее заметная, но достаточно трагичная. С гибелью множества стариков прервалась преемственная связь поколений. Молодежь, в основном, да и много пожилых людей не знают своего прошлого. Мы превращаемся в Иванов, не помнящих родства. Исчезают народные традиции, обычаи.

Басс Яков Моисеевич и его первая жена Шур Нехама Израилевна, погибшая вместе с тремя детьми в Хиславичском гетто.

Семья моего отца — это пример многодетной еврейской семьи ремесленников.

К сожалению, в годы моего детства и юности я не удосужилась как следует расспросить отца. В те годы говорить о национальных традициях было не принято. Вспоминать о военном лихолетье отец не любил, видимо, это было для него слишком тяжело. Однажды он принес копию довоенной фотографии и показал мне моего деда. Дед был портным, представителем целой династии портных. Жили они в Хиславичах, небольшом поселке. Семья была многодетной. Отец рассказывал мне об их большом доме со скотным двором и огородом. Все дети имели свои обязанности по дому, отца слушались беспрекословно.

С раннего возраста детей приучали к шитью. Самым младшим доверяли пороть и зачищать старые вещи. Затем дети постепенно осваивали различные операции: обметывали швы, вышивали петли, учились основам кроя.

Только двое из шестерых детей стали портными: мой отец Яков Моисеевич и его старший брат Абрам Моисеевич, который уехал в Москву и стал мужским мастером. Отец переехал в Смоленск, со временем он стал модным дамским мастером по пошиву верхней одежды. Работал в военном ателье, шил женам высших военачальников. Завел красавицу жену и троих детей, был счастлив. Один из его братьев стал юристом, работал в Вязьме. Одна из сестер вышла замуж за председателя процветающего еврейского колхоза под Хиславичами.

Существовавшая в предвоенные годы в Хиславичах еврейская артель портных и шапочников. Почти все члены артели, изображенные на фотографии, погибли в гетто.

Ничто, казалось, не омрачало счастье этой трудолюбивой семьи.