Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Первую партию евреев, человек 20, не считая детей, которых было не меньше, пригнали из церкви, что в деревне Лучеса. Там, думаю, держали евреев со всего района, кроме Починка. Среди них я узнал две еврейские семьи из деревни Урубок, что в 15 километрах от Лядов.

Евреев поставили на кромку ямы. Там были прощавшиеся с жизнью женщины, старики, мужчины, дети. Полицаев было человек 15, а немцев человек 5. У полицаев были пулеметы, у немцев — пистолеты. Стреляли только полицаи. Судя по выговору, это были украинцы, однако попадались и местные.

Из пулемета дали продольную очередь по взрослым, и те попадали в яму, а дети остались стоять. Полицаи хватали их, кричащих и плачущих, за руки и живыми бросали в яму. Видимо, экономили патроны.

Минут через пять, когда с первой партией евреев было покончено и на бровке никого не осталось, пригнали другую партию евреев с починковской машинно-тракторной станции, в цехах которой они жили. Не считая детей, их было человек 50, а может, и больше. Опять евреев поставили на бровку. Взрослых расстреляли, а детей живьем побросали в яму. Последней расстреляли врача, Конну Абрамовну, которую знал весь Починковский район. Руководил расстрелом начальник полиции Глытнев Ефим, а указания ему давали немцы. Фамилию я забыл. Закапывали яму полицаи и согнанные насильно местные жители. После землю заровняли. Поговаривали, что несколько дней земля «дышала», ходила ходуном.

По деревням полицаи выискивали скрывавшихся и прятавшихся евреев, партизан, коммунистов, просто «подозрительных» и сразу, без суда, их расстреливали.

Моя мать чуть не попала под расстрел, она искала сведения об отце, ушедшем на фронт. В деревню Сергеево из плена вернулся человек, которого взяли вместе с отцом в армию. Мать пошла в Сергеево. Оказалось, что вернувшийся его не видел.

В Сергееве размещался карательный отряд, который состоял из украинцев и своих. Мать набрела на сергеевского полицая, которому она показалась подозрительной. Мать плакала, говорила, что она из Лядов, что у нее четверо детей. Ее долго допрашивали, мучили, но потом пожалели и отпустили.

На моей памяти, в нашей деревне расстреляли двух ни в чем не повинных людей — Щелчкова Дмитрия и его сестру. Он пришел из плена к сестре и отказался идти в полицаи, так как не мог убивать безоружных. Если бы пошел, то, может быть, и остался бы жив. А сестру его расстреляли за то, что она за него заступилась. Расстреляли их зимой в Сергееве, во рву. Есть ли там братская могила, не знаю, во время оккупации там расстреливали русских — подозрительных, коммунистов, партизан. Убитых зимой кидали в ров, не закапывая. Только в деревне Сергеево расстреляли сотни людей. Среди них были и евреи, кто попался. Полицаев в Сергееве в разное время было от 20 до 40 человек — местные и украинцы. Они грабили, насильничали и расстреливали, такая у них была работа. Я не знаю лично людей, спасавших евреев, хотя были такие, которые их прятали. Но евреев все равно находили и тут же расстреливали.

Житель Починка Виктор Васильевич Сергеенков попросил меня записать свои воспоминания о гибели трех танкистов при отступлении наших войск в августе 1941 года.

«…Тяжелая доля выпала в войну подросткам, в том числе и мне — подбирать и хоронить убитых. В нашей деревне Ляды в то время было 36 домов.

Недалеко от деревни незнакомая женщина подорвалась на мине. Я вместе со сверстниками нашел погибшую и принес ее на кладбище в Ляды. Вырыли яму, но закопать не успели. Вдруг на кладбище ворвалась машина, похожая на современного «козла». К машине была прикреплена пушка. За машиной ворвался мотоцикл, а на нем 5 немецких автоматчиков.

Немцы видели, что мы хороним, видели, что мы — пацаны, и не расстреляли нас. Приказали нам быстро лечь в ров, который опоясывал кладбище. Они успели, как могли, объяснить нам, что здесь будет бой и чтобы мы не высовывались.

Вдруг на дороге показались 3 наших танка. Немцы открыли стрельбу. Наши танки были подбиты, немцы уехали без потерь. Мы вылезли из рва и обнаружили трех убитых танкистов и шестерых раненых.

Нас было четверо: я, Иван Никаноренков, он сейчас живет в Починке, Иван Федоров, Иван Болденков. Всем нам было по 13–14 лет. Мы перенесли этих раненых в деревню. Их лечила Фетинья Терешкова и прятала их на чердаке, пока они не стали на ноги.

Нам пришлось похоронить трех танкистов. Были они в черных комбинезонах. Я считаю, что танкисты не могли принять бой, так как у них не было боеприпасов. Наши пехотинцы отступали лесами и полями. Танки не могли отступать с ними, шли по дороге и напоролись на немецкую засаду, которая расположилась на кладбище.

По документам, одного танкиста звали Додоенко или Долженко Владимир, 1920 года рождения, из Львова, второго — Николай. Его документы попали к Анне Власьевне Даниленковой. Документы третьего танкиста взял Болденков Петр Архипович. При отступлении немцы подожгли в деревне дома, и документы сгорели.

Я писал в львовский военкомат, но ответа не получил. Мне хотелось бы, чтобы починковский военкомат поставил памятный знак трем погибшим танкистам. Все мои попытки сделать это важное дело оказались напрасными».

29 июня 1994 г.

г. Смоленск

Записал И. Цынман

Жительница Починка Валентина Прокофьевна Гомарева, 1915 года рождения, сейчас проживающая в Смоленске, 28 июня 1994 года рассказала мне то, что помнила о войне.

«В Починке живу с 1933 года. Всю войну была в оккупации и вспоминаю ее как ужасный страшный сон. Починок в войну потерял много хороших, умных и талантливых людей, а много людей со «звериным» лицом уцелели и продолжают жить рядом с нами.

Командовала в городе полиция. Полицаями были местные подростки, военнопленные, среди них были украинцы.

Евреи, кто вовремя не уехал, сначала жили в своих домах, носили повязки. Например, помню семью Шефтелей. В Починке были евреи и из Смоленска, из них помню Перлиных. Глава семьи — глухой портной. Они пытались уехать, раздобыли лошадь с телегой. Но по дороге их поймали полицаи и расстреляли в деревне Пирково. Помню их детей. У старшей — Ривы — был ребенок. Младшая — Женя — очень красивая, с длинной косой девушка. Она не была похожа на еврейку. Расстреляли починковского врача Гиндину с семьей. Они уезжали, и по дороге их поймали полицаи, в деревне Стригино расстреляли.

Начальником полиции был Ефим Глытнев. Он уехал с немцами, потом попал в Америку. Года два назад в Починок приезжали две его дочери. Они сфотографировали свой дом и школу. Сейчас они живут в Штатах, говорили, что отец умер.

Перед массовым расстрелом починковских евреев собрали в машинно-тракторной станции, где они долго жили. Жители носили туда конину, хлеб. Расстреляли евреев 21 апреля 1942 года. Накануне к ним пришел Глытнев и предупредил: «Никуда не уходите, вас будут расстреливать». Я запомнила этот день на всю жизнь.