Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Жителям деревни приказали занавесить окна, не разрешали смотреть, как вели на казнь обреченных.

В первый раз расстреляли не всех, всего 243 человека. Оставили мастеровых: портных, сапожников, шорника. Позднее и их расстреляли в Гнесинском лесу, находящемся в 10 км от Петровичей, и других местах, которые потеряны. «Разбросанные, голые или в нательном белье люди лежали мертвые, среди них раненые: кто в голову, кто в грудь. Раненых добивали. Три дня я не ел от расстройства» — говорил Александр Михайлович.

Убегавших в другие деревни евреев ловили, и там, где их обнаруживали, расстреливали. Среди убитых было много беженцев из Хиславичей и других мест.

До расстрела евреи жили свободно. За неделю до расстрела их согнали в 5–6 хат, расположенных возле еврейского кладбища. В каждой хате разместилось по 30–40 человек.

За то, что учительница Лидия Петровна Иванова спрятала еврейского мальчика, полицаи повесили её публично. Ее выдал кто-то из местных жителей. Спасенный мальчик, Лев Исаевич Гуревич, раненым попал в партизанский отряд. Сейчас он — ученый, кандидат химических наук, живет в Иркутске. Всю жизнь он помогал второй семье мужа Ивановой.

Богата на таланты была петровичская земля. После войны несколько уцелевших евреев вернулись в Петровичи. В 1968 году, когда я первый раз был в Петровичах, меня познакомили с вернувшимся с фронта старым сапожником — Давидом Евсеевичем Рыскиным и его женой. В то время разговоры о геноциде могли иметь плохие последствия.

Сейчас в Петровичах нет ни одного еврея. На русском кладбище, на самом почетном месте, похоронен последний житель бывшего местечка. На красивом памятнике — надпись: «Вайнерман Наум Маркович. 1897–1984 г.» Рядом похоронен бывший директор совхоза и школы муж Валентины Павловны Максимчук — Алексей Григорьевич, годы его жизни 1918–1992.

Родные Вайнермана все погибли. Двое сыновей, бежавших из Петровичей, были расстреляны в деревне Селюты.

Шаталов Владимир Фадеевич, 1935 года рождения, местный житель деревни Селюты, рассказал о гибели сыновей Вайнермана.

«Старшему было 15 лет, другой был помладше. Холодную зиму 1941–1942 гг., весну и лето они жили в лесу, в блиндаже. Но хотелось есть. У них были деньги. Они отдавали их моей матери в Селютах, и она покупала им хлеб, давала картошку. После массовых расстрелов, примерно через месяц, кто-то из местных жителей их выдал. Наскочили полицаи, одного убили сразу, второй бежал. Его ранили и раненого добили. После войны их отец, Нохем, нашел их могилу в д. Селюты и перезахоронил. Нохема я знал хорошо. Он пришел с фронта здоровым, полным, приходил в нашу деревню со второй женой-жидовкой. После его смерти она уехала к сестре в Симферополь.

Нохем был трудяга. Коммерцию не вел, любил выпить, ел сало».

Вступивший в разговор Константин Николаевич Данилов похвастал, что привез Нохему машин 15 дров. Отец В. Ф. Шаталова в разговоре участвовать не стал.

Сейчас в деревне Петровичи около полутысячи жителей, в основном, пенсионеры. Всего — около 100 домов.

О евреях здесь вспоминают с теплотой.

Валентина Максимчук*

2 августа 1941 года колонна фашистских войск прошла через Петровичи, а спустя неделю 9 августа в 12 часов дня фашисты уже врывались в дома жителей, выталкивали их прикладами на улицу и кричали:

— Ан площадь!

— Ан площадь!

* Максимчук Валентина Павловна родилась и долгое время жила в деревне Петровичи Шумячского района Смоленской области, где была директором школы, в которой организовала существующий до сих пор музей. Позже переехала в райцентр, где стала сотрудником Шумячского музея. Составила список погибших евреев в войну по населенным пунктам района, который передан в Яд-Вашем.

Многие женщины в это время жали в поле рожь. С серпами на плечах, подгоняемые немецкими мотоциклистами, они тоже бежали с поля.

На базарной площади стояла машина, а на ней пулемет. Ствол его смотрел на толпу.

Начался опрос.

— Рус?

— Юде?

Евреи — налево, русские — направо. Евреям был дан приказ стоять. Русским разрешено сесть. После регистрации с машины выступает немецкий офицер с переводчиком.

— Рус, — говорит он, — смотрите, евреев больше, чем вас, это ваши кровопийцы, которые всю жизнь сосали вашу кровь, на которых вы работали. У нас другой закон. Вам больше не придется работать на них. Теперь вы свободны. Теперь вы будете работать только на себя.

Назначен бургомистр. Зачитан приказ:

1. Оружие сдать. За неповиновение — расстрел.

2. Радиоприемники сдать. За неповиновение — расстрел.

3. После 9 часов вечера на улицу не выходить. За нарушение комендантского часа — без предупреждения расстрел.

4. Распоряжения бургомистра выполнять беспрекословно.

К вечеру отпустили всех по домам, но вскоре евреев переселили в гетто на Хиславичскую улицу, в каждый дом по 5–6 семей.

Немногое можно было унести с собой. Все, что оставалось в домах, было разграблено сначала немцами, а после — полицейскими. На каждом доме дощечка «Yude». На одежде нашивка «Yude». Отдельно выбран еврейский староста, он обязан ежедневно являться в комендатуру за нарядом на работу.

Издевательствам не было предела, если работы не было, евреев заставляли на конюшню переносить навоз с одного места на другое.

Женщины носили его в подолах платьев, мужчины — голыми руками. Особым надругательствам подвергался авторитетный, всеми уважаемый учитель математики и физики Семен Ефимович Азимов. Его заставляли носить навоз в подоле своей рубашки. Из гетто ему удалось уйти. Он скитался по лесам, деревням, прося кусок хлеба. Все, кто видел его, рассказывали, что он был измученный, небритый, грязный. Полицаи его выследили, схватили, допрашивали, кто давал ему хлеб, били. Евреи обижались на Азимова за то, что он не советовал им эвакуироваться и не уехал сам. Немцам он показал свою переписку с родственниками из Америки, рассчитывая на благосклонное отношение к себе. Но это вызвало лишь дополнительные побои.

Из Петровичей на подводе эвакуировался только председатель колхоза «Имени III Интернационала» Рыскин Лейба Евсеевич со своей семьей. Его брат Давид, вернувшись с войны и узнав о гибели своей семьи, обижался на Лейбу за то, что он не взял с собой его малолетних детей и жену.

На лошадях из Петровичей выехали многие семьи, но, поколесив по лесам и деревням, все возвращались назад. Ехал домой и Лейба Рыскин. И только после того, как подобрал на Днесинском поле немецкую листовку: «Берите хворостину, гоните жидов в Палестину», не раздумывая, повернул назад. Была гроза, ливень, кромешная ночь, дети продрогли. Но ничего не могло уже остановить их. Минуя Шумячи, не задерживаясь, они поехали дальше. Листовка спасла им жизнь.