Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Немцы посадили горожан на голодный паек (неработающих не снабжали), а населению гетто было и вовсе отказано в каком-либо продовольственном снабжении, предоставив евреям изыскивать пропитание неведомыми путями. Пока население гетто направлялось на работы по уборке улиц города (чтобы удобно было ездить немецким автомобилям), работающие получали только скудный хлебный паек (кажется, 200 г). Когда же по распоряжению комендатуры евреев прикрепили к работе на железной дороге, положение с питанием работающих приняло какой-то хаотический характер. В одних местах (дальше от вокзала) иногда ничего не давали, а в других (ближе к вокзалу) давали суп, которого хватало не только работающему, но и его домашним. Однако чаще еды не хватало, скромная и деликатная Гейвашович, несмотря на все свое стеснение, вынуждена была брать тот хлеб, которым я и жена с полной искренностью могли с нею поделиться.

В Смоленске евреи сначала работали в городе, а потом почти исключительно на вокзале. Отдельных специалистов — плотников, столяров, слесарей — я лично видел работающими в гестапо, когда в январе 1942 года часами дожидался в холодном коридоре допроса, сопровождавшегося криком, бранью и пинками (таким допросам я подвергался четыре раза). Глядя на этих евреев, я каждый раз со страхом думал об их участи (среди русских людей, не являвшихся немецкими сторонниками и прихвостнями, все больше шепотом говорилось о диких зверствах немецких разбойников над еврейским населением в разных городах). Б. И. Гейвашович каждый раз, когда навещала меня и жену, говорила, что у нее плохие предчувствия: ей придется погибнуть. Утешать ее было очень трудно, так как уверенность в окончательной победе над варварами не гарантировала, что эта победа придет раньше, чем проклятые насильники успеют совершить свое гнусное дело. Так, к несчастью, и случилось. Весной 1942 года в Смоленске разразилась ужасная драма, подобная той, о которых мы слышали из других городов. В один из ужасных дней (числа не помню) гетто было оцеплено жандармами; жителей выгоняли из домов. Эмигрант Гандзюк Григорий Яковлевич (первый заместитель Б. Г. Меньшагина), по слухам, о которых мне поведал доктор Никольский Георгий Владимирович (санитарный врач города Смоленска), стоял в гетто с револьвером в руке, очевидно, «для порядка». Я упоминаю об этом потому, что хочу отметить, кого тянули за собой звери-завоеватели. В этом кошмаре в числе 1200 человек погибла и Б. И. Гейвашович, вероятно, и доктор Пайнсон, и некоторые другие, кого я знал как честных и добросовестных работников (врачей, оптиков, ремесленников).

О драме в гетто я узнал через два дня. Слухи о способе убийства были противоречивы. По одним, несчастных людей расстреляли, по другим, отравили газами, пущенными в закрытый автобус. Известие об этой драме, передававшееся шепотом, производило на русских людей гнетущее впечатление, и, несомненно, многие из тех, кто относился к немцам без должной злобы, сделались ярыми ненавистниками немецких палачей. Мне ни разу не пришлось слышать, чтобы об этом разбое говорили без возмущения и омерзения…

…Вообще же, по сведениям, которые мне передавали доктор Никольский и бывший лаборант педагогического института Рыкалов Константин Николаевич (до войны был научным сотрудником СГПИ), в Смоленске постоянно происходили массовые убийства и расстрелы русских людей; говорили, что около Гедеоновки два раза в неделю расстреливали по 35–40 человек.

г. Смоленск, 28.IX.43 г.

(Архив Управления Федеральной Службы контрразведки РФ по Смоленской области, д. 9856-с л. д. 21–27 об.)

Л. Котов

Недавно в парижском издательстве «Имка-Пресс» вышла в свет на русском языке книга с воспоминаниями Б. Г. Меньшагина — смоленского адвоката, ставшего в годы фашистской оккупации бургомистром Смоленска. Неведомыми путями она была распространена в нашей стране. Автор этой книги преподносится издателями как подвижник, который всю жизнь защищал людей и даже в годы войны спас от смерти три тысячи человек.

Каков был на самом деле этот защитник, мы сможем узнать, проследив его дела хотя бы на примере трагической страницы из истории Смоленска, связанной с уничтожением гетто.

Гетто — слово итальянского происхождения, сейчас мало кому известное. Недавно в двух молодежных аудиториях (около 150 человек) на мой вопрос, знают ли слушатели значение этого слова, никто не смог даже приблизительно объяснить его значение. Забыто слово, ушло из памяти.

— А может, это и к лучшему? Слова тоже стареют, ветшают, выходят из употребления, — заметил один из моих коллег-журналистов. — Да и зачем держать в памяти, реликты войны? Молодежи это совсем ни к чему, у нее своих проблем хватает.

Реликты войны…, проблемы молодежи… И подумалось: пройдет еще совсем немного времени, и война станет совсем далеким и забытым прошлым… И может все начаться сначала. В суете жизни, подогреваемой спекуляциями на прошлом, начнут не в памяти, а наяву всплывать реликты войны… Впрочем, это уже происходит. В Прибалтике разрушают памятники советским воинам, сооружают мемориалы на могилах националистов-эсэсовцев… В Западной Украине устраивают парадные марши бывших бендеровцев, совсем недавно обагрявших руки кровью своего же народа… Что это — беспамятство или невежество? Что за этим стоит: возрождение национального самосознания или разрушение интернационального единения народов? Кому это выгодно? Почему люди, объявляющие себя демократами и борцами за народ, извращают его историю, спекулируют на ее «белых пятнах», кощунствуют над памятью своих же сородичей, павших в борьбе с фашизмом?

Мы вернемся к этим вопросам, а пока поговорим о гетто.

Понятие гетто пришло в наш XX век из далекого средневековья. Так в старину во многих городах Италии, Германии, Чехии называли кварталы или предместья, объявлявшиеся «чертой оседлости» для евреев-ремесленников, торговцев, врачевателей. Цивилизация похоронила гетто. Слово это забылось, стало реликтом. Возродили его нацисты, превратившие гетто в лагеря уничтожения евреев. Чудовищно, но факт: люди хладнокровно и расчетливо уничтожали себе подобных только за то, что они принадлежали к другой расе…

На пороге второй мировой войны — 30 января 1939 года — Гитлер пророчески заявил, что новая война завершится «уничтожением еврейской расы в Европе». И это была не пустая фраза. В июле-августе 1941 года, сразу же после вторжения в СССР, ведомство Гиммлера подготовило ряд организационных, практических и материальных мероприятий по осуществлению поставленной цели — «окончательному решению еврейского вопроса». Понятие «окончательное решение», — нацистский синоним слова «уничтожение». Нацисты считали себя сверхкультурными людьми и не употребляли слов — расстрелять, казнить, сжечь, убить. В обиходе были синонимы этих понятий — устранить «нежелательных лиц», «подвергнуть спецобработке», «провести особую акцию» и т. д.