Леонид Васильев - Проблемы генезиса китайского государства

Стоит привести небезынтересное суждение на сей счет: «Понятие "азиатский способ производства", гипотетически введенное Марксом, в дальнейшем могло быть снято самим развитием исторической науки, если бы оказалось, что оно противоречит фактам. Но все дело в том, что этого не произошло. Как раз наоборот! Факты исторической науки убедительно свидетельствуют, что понятие "азиатский способ производства" выражает реальную и весьма важную проблему исторического знания, обойти и игнорировать которую невозможно» [54, с. 168]. Отметим также, что за последнее время резко увеличилось внимание к проблеме «азиатского способа производства» и в историографии КНР [294; 334], где еще недавно абсолютно господствовала пятичленная схема формаций, причем в ее весьма догматической модификации (см. [29]).

Парная нуклеарная семья, как это показано специальными современными исследованиями, с ее половыми, репродуктивными, экономическими и воспитательными функциями возникла на заре общества [214, с. 1—11], что не исключало роли коллектива (группы) в регулировании и даже в обеспечении реализации упомянутых функций, особенно экономической и воспитательной. Роль нуклеарной семьи была в доземледельческих группах весьма значительной [226, с. 315].

Этническая общность четко фиксировалась даже в тех случаях, когда тотемические роды реально не были очерчены, как, например, у эскимосов [74, с. 103; 205, с. 177—185; 208, с. 294]. Символика родственных связей в такой общности обычно воплощалась в форме обязательного церемониала, четко фиксировавшего автоматическую солидарность всех сегментов общности [25, с. 74—76].

Конформность вела к первобытному этноцентризму, четко делившему мир на «своих» и «чужих» [166; 184; 252]. Культуру своей общности индивид автоматически считал лучшей и даже единственно возможной формой существования [198, с. 221]. Подобные представления отражались в мифах и в концентрированном виде были представлены в стандартах и стереотипах лексики, символики, обряда, поведения, в использовании имен и т. п.

Похоже, что именно к этой древнейшей привилегии восходит столь типичная впоследствии для высших слоев общества практика полигамии. Как специально заметил Р. Лоуи, полигамия — привилегия немногих [205, с. 40— 45].

Впрочем, у некоторых народов, например у арабов или курдов, брачные связи строятся на несколько иной основе: дочь одного брата и сын другого, т. е. кузены по мужской линии, не только имеют право, но и должны вступать в брак друг с другом [204, с. 9].

В случае матрилокальности или иных вариантов структура существенно не изменялась — менялись отношения родства. Функции патриарха, например, выпадали чаще всего на долю брата старшей женщины в группе (но не на нее: представления о матриархате в этом смысле давно отвергнуты наукой [53, с. 68 и сл.]).

К ним в этом отношении близки и те общины, где земледелие еще не вытеснило полностью охоту и собирательство (например, многие поселения индейцев Америки).

В современной историографии существует точка зрения, согласно которой термина «политическая» по отношению к доклассовым структурам следует избегать, заменяя его новообразованием «потестарная» [49, с. 242—246]. Предложенное Ю. В. Бромлеем [9, с. 15], это слово, на мой взгляд, приемлемо лишь в том случае, если точно известны характер структуры и время, когда она становится классовой. Применительно к государствам Востока такой ясности нет, и я предпочитаю пользоваться термином «политическая», имея в виду суть дефиниции и абстрагируясь от споров вокруг нее.

Хорошо разработанная и подкрепленная достаточным количеством данных, теория Фрида выглядит весьма убедительно и получила признание [195, с. 102; 232, с. 179—183]. Даже те, кто не склонен принять ее целиком, отмечают исключительную, важность внешнего импульса для ускорения развития периферийной структуры в процессе трибализации ([112, с. 155—156]; см. также [80, с. 225—227; 152]).

В специальных работах мне не приходилось встречать конкретного, выраженного в цифрах показателя плотности населения, которая была бы необходима и достаточна для возникновения подобного импульса. Видимо, он варьируется в зависимости от условий. Для того чтобы был ясен приблизительный масштаб цифр, напомню, что древнемесопотамские поселения на начальном этапе развития цивилизации и урбанизации имели, по разным подсчетам, плотность от 200 до 400 человек на гектар [56, с. 200].

Еще А. Смит писал о том, что цель восточного государя — максимизация производства и дохода [67, с. 525; 240, с. 29].

Что, видимо, сыграло свою роль в процессе гипертрофирования этой функции. Описанная в свое время Л. Г. Морганом [58, с. 86, 121, 145], она, как известно, легла затем в основу тезиса о «военной демократии» как об универсальном и обязательном этапе в истории общества. Ныне совершенно очевидно, что «военная демократия» таким этапом не была [74, с. 126], что это лишь частный случай, вызванный к жизни определенным стечением обстоятельств и знакомый ряду народов мира, включая, например, варягов и викингов средневековой Европы.

Привычный стереотип рассматриваемой проблемы долгое время сводился к настойчивым попыткам найти частную собственность, пусть неразвитую, пусть в зародыше, но обязательно частную, ибо без нее нет классов как экономической категории, а без классов — государства. А коль скоро государство уже вырисовывается, должны быть классы, должна быть частная собственность (см. [60, с. 198—203]). Только сравнительно недавно этот вопрос под нажимом неопровержимых фактов стал пересматриваться все решительнее (см. [35, вып. 1, с. 24—25; 36]).

У йоруба, например, кроме общинных земель, часть урожая с которых в виде подарков подносилась старейшинам, существовали так называемые дворцовые земли, урожай с которых шел на общие нужды [44, с. 79—85].

Э. Сервис со ссылкой на А. Хокарта [158, с. 217] отмечал, что было бы ошибочным разделять сооружения на полезные (каналы, дороги и т. п.) и «бесполезные» (гробницы-пирамиды, храмы), так как все они равно были необходимыми для процветания и самоутверждения общества, были ритуально важными для самих работающих [245, с. 297, 307].

Специалисты по античной экономике обращают внимание на принципиальную разницу, отличающую античную экономическую структуру с господствовавшими в ней частновладельческими отношениями от восточной, где эти отношения были вторичными и не доминировали [127, с. 28—29].

Своеобразие классовых связей, характерных для обществ подобного типа, не раз было объектом внимания специалистов. Предлагались различные варианты, давались разные дефиниции, призванные пояснить суть описываемой структуры. На мой взгляд, более других это удалось М. А. Чешкову, который определил ее как государственный феодализм (название не вполне удачное, но приемлемое), и, главное, отметил при этом, что в данном случае государство образует с господствующим классом единое целое («государство-класс») и является субъектом производственных отношений [75, с. 243—245].