Леонид Васильев - Проблемы генезиса китайского государства

Китай — страна непрерывной культурной традиции, практика тщательной письменной фиксации которой восходит к глубокой древности, являет собой на первый взгляд благодатную почву для изучения процесса генезиса первичных надобщинных образований и сложения ранних форм государства. Предыстория здесь весьма богато представлена археологическими памятниками, а по обилию письменных источников, подробно описывающих времена и события глубокой древности, Китай не имеет себе равных: ни в Месопотамии, ни в Древнем Египте, не говоря уже о Мезоамерике, Индии или Полинезии, нет и десятой доли подобного рода описаний. Но, если оставить в стороне археологию [23] Успехи китайской археологии несомненны, они особенно заметны в последние десятилетия. Но специфика археологического факта такова, что для интерпретации его — особенно в сфере интересующей нас проблематики — необходим авторитет аутентичного письменного источника. , это как раз тот случай, когда обилие данных, к тому же путаных, противоречивых, мифологически разукрашенных и дидактически обработанных, не только не облегчает задачу исследователя, но и кое в чем усложняет ее.

Дело в том, что среди китайских письменных памятников нет столь характерных для ближневосточной древности документов хозяйственной отчетности — эквивалентом их являются записи типа гаданий, инвеституры, краткой информации (надписи на костях и бронзе эпох Инь и Чжоу). Преобладают же сравнительно поздно составленные и тенденциозно обработанные тексты, в сообщениях которых о глубокой древности весьма непросто отделить реальный факт от вымысла. Вместе с тем и пройти мимо этих сообщений нельзя, ибо в них есть зерно истины. Вопрос в том, как установить факты, столь тщательно закамуфлированные красочными детализованными прибавлениями.

Китайская историографическая традиция отличается как оригинальностью и устойчивостью принципиальных концепций, так и четкой прорисовкой иллюстрирующих их деталей, включая тщательно собранные мелочи, красочные описания и назидательные дидактические эпизоды. И коль скоро Китай — страна истории, где древность (и чем она глубже, тем в большей степени) всегда любили и почитали, то неудивительно, что деталями и красками весьма богаты многие описания, посвященные самым ранним периодам легендарной предыстории.

Отраженная в классическом труде Сыма Цяня «Исторические записки» («Ши цзи») историческая традиция исходит из того, что начиная с глубокой древности сменяли друг друга три этапа-варианта политической администрации: ди-дао (путь легендарных мудрецов), ван-дао (путь добродетельных легитимных правителей) и ба-дао (путь насилий и узурпации). Теория трех путей, вложенная Сыма Цянем в уста знаменитого реформатора Шан Яна [296, гл. 68, с. 765], интересна именно с точки зрения того, как представляли себе — и соответственно отразили в письменных памятниках — древнекитайские мыслители особенности социальной структуры и политической администрации в ранних обществах, а также динамику их эволюции. Не приходится говорить, что многие из этих представлений и описаний изложены в форме мифов и легенд.

Китайская мифология не менее других наполнена яркими образами, впечатляющими подвигами, красочными деталями. Однако мифопоэтическое наследие китайцев предстает перед нами в несколько ином виде, нежели у многих других народов, у которых процесс эволюции мифа шел по линии расцвечивания и героизации смутных сведений и скудных преданий о реальном историческом прошлом с его нелегкой борьбой человека с природой, группы с группой за место под солнцем и т. п. В Китае эволюция мифа, как на это обратил в свое время внимание, еще А. Масперо свыше полувека назад, сводилась к элиминированию из красочной традиции всего того, что могло показаться вздором, вымыслом и нелепостью конфуцианскому редактору. Такой процесс вел к сложной и многолинейной трансформации китайского мифа: древние предания превращались в миф, а затем мифы очищались от поэтического вымысла и приобретали облик полулегендарных повествований о великих и мудрых деятелях прошлого, которым приписывались совершенно конкретные и вполне реально обрамленные (без особых чудес и вымыслов) деяния ([210]; см. также [91, с. 372—373]).

Правда, исследование Б. Карлгрена показало, что трансформация касалась не всей мифологии, что во всех чжоуских текстах сохранились древние мифы, а в эпоху Хань их количество даже резко возросло, что было связано, в частности, с обогащением мифопоэтической традиции вследствие инкорпорирования в состав ханьского Китая многих новых народов с их культурными преданиями ([173, с. 344—350]; см. также [18, с. 232— 234]). Однако это никак не меняет того, что интересующие нас исторические предания прошли через двойную трансформацию и в очищенном от многих обычных признаков мифа виде вошли в исторические сочинения типа «Ши цзи».

Такая историзация (эвгемеризация) древнекитайского мифа в условиях классического китайского культа традиции и мудрости древних способствовала гипертрофированной аберрации восприятия: с веками изучения канонов в плоть и кровь вошла привычка воспринимать древних героев — начиная с Хуан-ди, легендарного первопредка китайцев [78, гл. 4], и во всяком случае с мудрого правителя Яо — в качестве реальных исторических персонажей. И с этой привычкой необходимо считаться, тем более что традиция начинает свой отсчет поколений и династий древнего Китая именно с Яо, правление которого воспринимается как эталон ди-дао.

Дидактическая историография конфуцианского толка берет начало с канонического трактата «Шу цзин» («Книга преданий», или просто «Книга»,— сама собой напрашивается параллель с Библией, хотя по характеру эти сочинения несопоставимы). «Шу цзин» состоит из нескольких частей, каждая из которых, подразделяясь на ряд глав, посвящена описанию того или иного из периодов китайской предыстории и ранней истории. Изложение в «Шу цзин» начинается с Яо — о более ранних героях и правителях в нем речи нет. Видимо, процесс трансформации мифов в период составления этого канона (середина I тысячелетия до н. э.) еще не закончился. Позже, в Хань, он нашел свое завершение в сводном труде Сыма Цяня, где изложение начинается уже не с Яо, а с Хуан-ди и где деяния древних героев-правителей, великих субъектов ди-дао, описываются в главе «У ди бэнь цзи» («Основные записи о деяниях первых пяти ди»). Остановимся на ее фабуле, основе предания.

Легендарный первопредок китайцев Хуан-ди (Желтый император) утвердился в Поднебесной, сменив правившего до него Шэньнуна. Он принес необходимые жертвы, усмирил недовольных, назначил помощников-управителей и уделил немалое внимание рациональному использованию ресурсов («своевременно сеял все злаки и травы, сажал деревья, приручал и разводил птиц, зверей, червей и бабочек... бережливо использовал воду, огонь, лес и другие богатства» [296, гл. 1, с. 30; 69, с. 134]). Подобно библейскому Иакову, Хуан-ди выступает в функции патриарха, истока разветвленной сети родственных кланов: «у Хуан-ди было двадцать пять сыновей, из которых четырнадцать... получили фамилии» [296, гл. 1, с. 30; 69, с. 135]. Иными словами, сыновья Хуан-ди оказались родоначальниками четырнадцати кланов протокитайцев. Преемником Хуан-ди стал его внук от второго сына — Чжуаньсюй, а преемником Чжуань- сюя — Ку, который был то ли внуком, то ли двоюродным племянником своего предшественника. После Ку к власти пришел Яо, его младший брат.