Леонид Васильев - Проблемы генезиса китайского государства

В результате чжоуский ван стал великим и единственным связующим центром огромной гетерогенной этнополитической общности, признававшей его бесспорный авторитет, его высшую власть: ни один из вассальных или независимых периферийных вождей практически никогда не претендовал на равенство с ним. Высшая власть вана находила свое отражение во многих сферах реальной жизни Чжоу, начиная с права наделения уделом, утверждения во владении (инвеститура) и кончая отчетливо выраженным представлением о том, что в Поднебесной нет иной земли, кроме как земли вана, и нет никого, кто не был бы его подданным,— как о том пелось в песне «Бэй шань» (№ 205) «Ши цзин» [332а, т. 8, с. 1072; 76, с. 280].

Чжоуский ван был вершиной пирамиды власти, сложившейся в раннем государстве, сменившем Инь с его этнически гомогенной основой. Как и в большинстве других моментов, влияние иньского наследия сильно сказалось на организации центральной администрации в новом государстве, о чем свидетельствует очень многое: и номенклатура должностей, и функции различных сановников и чиновников, и принципы управления. В то же время в этой сфере — пожалуй, даже больше, чем в остальных,— нашли свое проявление традиции самих чжоусцев, а также те нововведения, которые были вызваны изменившейся обстановкой и, в частности, созданием системы уделов.

Генеральная идея, столь наглядно проявившая себя в Инь в процессе первоначального сложения системы управления разросшимся коллективом, осталась основополагающей и в Чжоу (как, впрочем, и на протяжении всей последующей истории Китая): политическая администрация есть посредник между правителем, опирающимся на свои сакральные достоинства и на поддержку сверхъестественных сил, являющимся всеобщим символом и «связующим единством» огромного конгломерата, и народом, подданными, находящимися под его отеческим покровительством, на его попечении. Тезис об ответственности правителя-вана за добродетельное правление, об обязанности его заботиться о благосостоянии народа и об обусловленности именно этим его права на великий «мандат Неба» вполне адекватно отражал реальную структуру отношений в Инь и в Чжоу. Добрая половина глав «Шу цзин» насыщена рассуждениями о том, что оберегать и защищать народ, успокаивать и умиротворять недовольных и строптивых, обеспечивать порядок и спокойствие в Поднебесной — основные обязанности правителя.

Естественно, что в пределах сильно расширившегося государства упомянутые священные обязанности не могли уже восприниматься иначе, как ответственность правителя за должное руководство народом при помощи: все возраставшего численно и усложнявшегося по функциям слоя помощников-посредников, к числу которых в новой ситуации относились уже не только чиновники центрального аппарата, но и владельцы уделов с их помощниками-управителями. Принципиальной разницы между теми и другими в начале Чжоу не было. Более того, владельцы уделов считались как бы ответственными администраторами вана, его близкими помощниками и представителями на местах, состоявшими на его службе, отвечавшими перед ним за должное управление и имевшими за то соответствующее щедрое вознаграждение (включая должности и титулы, определенную административную автономию, самостоятельные доходы). Равным образом все сколько-нибудь влиятельные сановники в центре, в основном родственники правителя, имели и должность, и титулы, и уделы. Конечно, уделы внутренней зоны и внутреннего пояса промежуточной зоны были менее крупными й значимыми по сравнению с пограничными. Но разница между ними стала весьма ощутимой и даже решающей в более позднее время. В начале же Чжоу все уделы по статусу и размерам были в основном одинаковы, так что сам принцип проявлялся очень четко: близкий родственник правителя — он же высокий администратор — он же владелец удела — он же носитель знатного титула. Нехватка какого-либо из звеньев быстро компенсировалась: устанавливались родственные связи с помощью системы браков, жаловались уделы, давались титулы и должности.

Разумеется, были и исключения из нормы: встречались аутсайдеры, удачливые карьеристы и т. п. Но, тем не менее, принцип оставался и доминировал. И в этом смысле система администрации была общей и единой для всего чжоуского Китая, хотя практически действовала она далеко не везде одинаково эффективно, не говоря уже о том, что со временем подвергалась Заметной энтропии.

В древнекитайской историографии, склонной под воздействием конфуцианства превозносить древность и воспевать ее образцовые порядки, система чжоуской администрации была представлена в виде идеализированной схемы «Чжоу ли», весьма небезынтересной и при всей своей дидактичности и утопичности явно заслуживающей гораздо большего внимания специалистов по сравнению с тем, какое ей обычно уделяется.

Вопрос о «Чжоу ли» непрост. Текст трактата был составлен, как доказано специалистами [172], чуть ранее Хань. Э. Био, переведший трактат в прошлом веке, считал вполне допустимым полагать, что в основе «Чжоу ли» лежат реально существовавшие нормы, принципы, а быть может, и обобщающие сводки административных уложений, которые традиция приписывает Чжоу-гуну [89, с. IX—XIV]. Его позиция была поддержана М. Кокиным и Г. Папаяном, которые опирались на данные «Чжоу ли» при реконструкции материалов, связанных с системой цзин-тянь, и при этом справедливо исходили из того, что «выдумать столь многочисленную чиновную лестницу, да еще изобрести таких чиновников, которые вообще никому не нужны,— вещь довольно трудная и, главное, необъяснимая» [43, с. 62]. Конечно, китайская историографическая традиция в рассматриваемом плане уникальна; ее систематизированные схемы таковы, что разобраться, что в них от реальной действительности, а что от назидательной дидактики, выдвинутой на передний план с целью обоснования задним числом справедливости выдвинутых позже непререкаемых догматических истин, едва ли вообще возможно. Однако М. Кокин и Г. Папаян правы в том, что выдумать схему из ничего — вещь невероятная и что, следовательно, важно не столько принять ее в деталях, сколько попытаться уловить ее суть и смысл.

Схема «Чжоу ли» с ее шестью огромными министерствами, множеством ведомств и обилием чиновников, расположенных в соответствии со строгими нормами бюрократической иерархии, с ее детальным описанием прав и обязанностей всей обширной должностной номенклатуры, с ее обстоятельными экскурсами в сферы ритуала, церемониала, дворцовой и бытовой жизни, аграрных отношений, ремесленной технологии и т. д. и т. п. необычайно интересна сама по себе и может немало дать для реконструкции реалий Чжоу. Беда лишь в том, что к раннему Чжоу это никак не относится (а именно о нем идет речь в книге), а в позднем Чжоу Китай уже не был централизованной структурой, так что прилагать к нему схему просто невозможно. Похоже на то, что «Чжоу ли» следует воспринимать как компендиум, генеральную сводку всего того, что имело место с начала и до конца Чжоу во всех уголках, различных царствах и княжествах, во всех слоях населения огромной страны. Систематизация же столь обширного материала в виде стройной схемы и была тем самым элементом назидательной идеализации, о котором уже упоминалось и который спутал все карты. Иными словами, материалы «Чжоу ли» можно воспринимать лишь в плане иллюстрации того, сколь высоко развитой была система административного управления в стране, но нельзя, к сожалению, использовать для исследования вопроса о той самой центральной администрации чжоуского вана, о которой будто бы в ней говорится и которая является объектом нашего исследования в данный момент.