Леонид Васильев - Проблемы генезиса китайского государства

Когда Чжун Эр бежал, его чуть не настиг, обрубив ему рукав на городской стене, посланный вдогонку евнух (жрец?) Пи. Придя к власти, Чжун Эр (Вэнь-гун) отказался было принять Пи, велев передать, что не забыл о его рвении. В ответ Пи заметил, что его служебное рвение следует считать нормой, так как оно диктовалось преданностью, что такое рвение заслуживает вознаграждения, как то было в случае с циским Хуань-гуном и Гуань Чжуном, и что теперь, когда господином стал Вэнь-гун, он, Пи, готов служить ему верой и правдой, так же как Гуань Чжун. Вэнь-гун внял его речам и не пожалел об этом [313, т. 28, с. 601—602].

Преданность и лояльность, столь наглядно проявившиеся во многих эпизодах периода Чуньцю, впоследствии не были столь необходимы в условиях безличностной централизованно-бюрократической системы управления и соответственно перестали культивироваться, хотя личные связи и играли по-прежнему существенную роль. Стоит, пожалуй, отметить, что в Японии, цивилизация которой во многом ориентировалась на китайский эталон, эта черта получила гораздо большее развитие, став важным элементом общественной структуры и национального характера. Видимо, сохранение ее в Японии, равно как и заметное проявление в Чуньцю, имеет определенное отношение к практике феодальной раздробленности.

Кодекс чести и аристократическая этика.Во всяком случае преданность господину — важный элемент кодекса чести, наличие которого характерно для феодальной социально-политической структуры, в частности японской (буси-до). В Чуньцю этот кодекс не только возник и расцвел, но и во многом определял нормы поведения и оказал определенное воздействие на становление впоследствии конфуцианской этики.

Главным и структурообразующим элементом кодекса была этическая детерминанта — то самое, что впоследствии стало стержнем конфуцианства. И хотя этическая норма до Конфуция не была еще столь детально разработана, основные ее параметры были твердо фиксированы и хорошо известны: добродетельное — добродетельно, недобродетельное — порочно. Разумеется, многое в текстах, начиная от конфуциевых «Шу цзин», «Ши цзин» и «Чуньцю» и кончая комментариями типа «Цзо чжуань» и «Го юй», несет отпечаток более поздней конфуцианской дидактики. Однако если судить не только по оценкам в текстах, а анализировать прежде всего сами ситуации (даже имея в виду, что они могли быть: подкорректированы позднейшими составителями), станет очевидным, что этика конфуцианства складывалась не на голом месте, что она была законным наследником тех норм, которые существовали по меньшей мере с начала Чжоу (а кое что перешло и из иньского наследства) и которые особенно расцвели в Чуньцю.

Вот, например, та же верность и преданность, верность слову, клятве, присяге. В «Цзо чжуань» под 651 г. до н. э. (9 г. Си-гуна) рассказано, как цзиньский Сянь-гун перед смертью взял у сановника Сюнь Си клятву помочь его малолетнему сыну (тому самому отпрыску любимой наложницы, из-за которого шла вся интрига) взойти на престол. После смерти правителя другие сановники убеждали Сюнь Си не упорствовать, ибо соотношение сил было явно против его протеже. Тот отказался, сославшись на клятву. Когда малолетний наследник был убит, Сюнь Си готов был к самоубийству, но потом решил содействовать возведению на престол младшего брата покойного (сына сестры наложницы, прибывшей в гарем Сянь-гуна вместе с ней). Когда был убит и этот мальчик, сановник предпочел умереть вместе с ним [313, т. 28, с. 524—525]. Он не сумел исполнить клятвы, и его честь высокопоставленного аристократа предписывала ему лучше умереть, чем испытывать угрызения совести и жить, покрытым позором.

Приведем еще один, весьма показательный пример верности чести и долгу (о нем сообщается в «Цзо чжуань» под 4 г. Инь- гуна). Чжоу Юй, сын вэйского Чжуан-гуна от любимой наложницы, убил своего брата Хуань-гуна и захватил престол в 719 г. до н. э. Будучи узурпатором и явно не блеща добродетелями, он хотел заручиться поддержкой чжоуского вана. Советник его отца, знатный сановник Ши Цзы, сын которого вопреки желаниям отца стал компаньоном и помощником Чжоу Юя, порекомендовал ему использовать посредничество княжества Чэнь, правитель которого был в фаворе у вана. Чжоу Юй вместе с Хоу, сыном Ши Цзы, направился в Чэнь, а сам Ши Цзы тем временем послал туда же письмо с просьбой схватить убийцу и узурпатора. В Чэнь так и поступили. Тогда из Вэй направили в Чэнь сановника, который казнил Чжоу Юя, а Ши Цзы послал своего помощника (цзай), с тем чтобы он казнил его сына [313, т. 27, с. 137]. После описания приведенного эпизода в «Цзо чжуань» следует краткое резюме о том, что великий долг сильнее родственных чувств.

Разумеется, это крайний случай. Гораздо типичнее, когда долг и родственные чувства совпадают. Но сам факт показателен: если они не совпали и если такое несовпадение усугублено вызовом этической норме, родственные чувства отступают перед долгом, во всяком случае в сердце того аристократа, чье положение обязывает его следовать долгу чести.

Понятие Чести было достаточно разработанным и стояло в указанном смысле весьма близко к тому, что было характерным для феодальной Европы. Оскорбление должно было смываться кровью. Вот весьма показательный пример, сообщаемый «Цзо чжуань» (17—18 гг. Чэн-гуна). В 592 г. из Цзинь в Ци с важной дипломатической миссией прибыл сановник Го Кэ. Он был уродлив и прихрамывал, а циский правитель спрятал за занавеской женщин своего дома, которые подсматривали за неуклюжестью гостя и громко хихикали. Го возмутился и поклялся отомстить [80]. Возвратившись, он предпринял отчаянные усилия, чтобы организовать поход на Ци, но безуспешно: ему было отказано даже в праве осуществить вторжение собственными силами. Вскоре Го был назначен главой цзиньской администрации и, использовав обострившиеся отношения между Ци и Цзинь, организовал вторжение в Ци. Циский правитель вышел навстречу армии Цзинь и предложил мирное соглашение, отдав сына заложником. Честь Го была удовлетворена [313, т. 29, с. 973, 976—977].

Не менее весомым было и слово чести. Так, согласно «Цзо чжуань» (25 г. Си-гуна), после ряда триумфальных успехов, сделавших цзиньского Вэнь-гуна влиятельнейшим из правителей, он как-то предпринял осаду г. Юань, заявив, что, если в течение трех дней не добьется успеха, осада будет снята. На исходе третьих суток стало ясно, что Юань сдастся не сегодня завтра. Но Вэнь-гун отреагировал на просьбы офицеров подождать следующей тирадой: «Честность — это драгоценность государства... Если я возьму Юань, но потеряю честь... мои потери будут больше приобретений». Осада была снята, но из Юань вдогонку прислали известие о сдаче [313, т. 28, с. 624].

Нормы рыцарской доблести.Только что приведенный эпизод функционально близок к тому, что обычно называют нормами рыцарской доблести, этикой военных действий._ Воевавшие на боевых колесницах аристократы на протяжении веков, начиная с Инь, культивировали эту этику, менявшуюся с развитием общества. К Чуньцю она превратилась в уже достаточно тщательно разработанную культуру поведения аристократа в бою. Она проявлялась прежде всего в подчеркнутом уважении к противнику равного (тем более высшего) ранга, как то и свойственно обычно рыцарским представлениям. Не убить, не уничтожить, а одолеть, победить в честном бою — вот высшая доблесть. И одолев, не унизить, не стереть с лица земли, но лишь подчеркнуть свое превосходство и пленить врага, а то и отпустить его с честью.