Леонид Васильев - Проблемы генезиса китайского государства

Луская модель эволюции — наиболее яркий и концентрированный вариант определенного пути. Другие чжоуские царства демонстрировали свою приверженность примерно к такой же модели и тому же пути — в той или иной степени (формальный функциональный анализ Блэкли позволяет поставить рядом с Лу в этом смысле Сун, Чжэн и даже Чу [90, ч. 3, с. 107], хотя по отношению к Чу его вывод вызывает серьезные сомнения). Если дать всей упомянутой группе царств качественную характеристику, то она, видимо, должна свестись к тому, что развитие по луской модели было путем, в наибольшей степени соответствовавшим нормам традиции, консервативным стандартам старины, впоследствии столь обычно и естественно отождествлявшимся с конфуцианством. Другим путем, качественно наиболее отчетливо противостоявшим первому, был путь реформ, подчас радикальных. Он в терминах политической мысли обычно отождествляется с легизмом и действительно имеет отношение к нему, хотя далеко не прямолинейное. Но только к легизму он все же не сводится. Путь этот в VII—VI вв. до н. э. был наиболее последовательно воплощен в конкретной истории двух важнейших царств чжоуского Китая — Ци и Цзинь.

Удел Ци, ближайший сосед Лу на крайнем востоке чжоуского Китая, был пожалован, как упоминалось, Тай-гуну, самой яркой после Чжоу-гуна личности среди деятелей раннего Чжоу: о его деяниях и заслугах подробно рассказано в «Ши цзи» [296, тл. 32, с. 485—487; 101, т. 4, с. 34—40]. В отличие от Лу и других уделов Ци развивалось наиболее быстро и успешно, причем этому способствовали два важных фактора — благоприятные условия среды и умелая администрация Тай-гуна [86]. В «Ши цзи» сказано, что Тай-гун, прибыв в свой удел, усмирил местных лай и успешно наладил систему управления: сообразуясь с нравами населения, он упростил обычаи, улучшил условия деятельности ремесленников и торговцев, содействовал развитию добычи рыбы и соли, торговому обмену с другими уделами. В результате все умельцы стали тянуться к нему и стекаться в Ци, вследствие чего удел начал интенсивно развиваться [296, гл. 32, с. 486—487; 101, т. 4, с. 39—40].

Легенда, зафиксированная в «Ши цзи», гласит, что как-то, интересуясь успехами своего сына Бо Циня по управлению его уделом, Чжоу-гун узнал, что Бо Цинь «изменил нравы жителей своего удела, обновил их обычаи». Обратившись с аналогичным вопросом к Тай-гуну, Чжоу-гун услышал, что тот «упростил обычаи и позволил населению сообразовываться с его нравами». Сравнив оба ответа, Чжоу-гун призвал сына учиться административной мудрости у его соседа [296, гл. 33, с. 502; 101, т. 4, с. 101]». Конечно, ситуация в Лу и Ци была различной: в Лу традиции чжоусцев и иньцев были преобладающими, чего нельзя сказать о Ци, и это не могло не обусловить различный подход к методам управления. Однако в принципе административная деятельность Тай-гуна, судя по всему, была много более гибкой и прагматичной, что в конкретных условиях отдаленного удела с гетерогенным и достаточно отсталым в массе населением могло дать эффект — наряду с умелым использованием выгод географического положения приморского района.

Как бы то ни было, Ци развивалось быстрее других, в том числе и Лу. Значит ли это, что оно развивалось как-то иначе? Конечно, Тай-гун при всех его заслугах не был фигурой, равной Чжоу-гуну, вследствие чего культ основателя удела был здесь мало заметен. Впрочем, так было и во всех других (кроме Лу) уделах. В то же время сила клановых традиций и в Ци была весьма ощутима, а процесс феодализации социально-политической структуры там протекал примерно так же, как и везде, включая и Лу. Соответственно нельзя сказать, что концепция «государство — это большая семья» была вовсе чуждой цисцам, где клан дома Тай-гуна долгие века был единственной силой, сплачивавшей вокруг себя все население удела. Значит, в структурном плане в Ци действовали примерно те же закономерности, что и в Лу и других уделах. Однако при всем том разница все-таки была. Действие всех факторов и закономерностей, о которых идет речь, было в Ци много более слабым, нежели в Лу, где они намертво цементировались культом Чжоу-гуна и выкристаллизовывались в виде теоретических постулатов. Кроме того, ускоренное экономическое развитие Ци создавало объективные предпосылки для более быстрой эволюции некоторых слоев населения, не связанных непосредственно с аристократией правящего клана, в частности занятых в сфере редистрибуции чиновников («торговцев» — по лексике Сыма Цяня), не говоря уже о большей склонности структуры Ци в целом к реформам.

История Ци, как и Лу, до рубежа VIII—VII вв. до н. э. не изобиловала событиями, зато затем драматический накал их стал быстро нарастать. В 697 г. до н. э. на престол вступил Сян-гун — весьма мрачная фигура даже на общем фоне уже довольно быстро катившейся к упадку моральной нормы, принятой среди высшего слоя клановой знати. Он вступил в кровосмесительную связь с собственной сестрой, супругой луского Хуань- гуна, убитого по его приказу во время визита луского правителя с его женой в Ци. Об этой связи и о сопутствовавших ей кровавых событиях много и с негодованием говорится в «Цзо чжуань» (18 г. Хуань-гуна, 4, 5 и 7 гг. Чжуан-гуна). Падением авторитета Сян-гуна попытался было воспользоваться его кузен У Чжи, бывший любимцем отца Сян-гуна, Си-гуна, и потому пользовавшийся немалым престижем в Ци. У Чжи, по свидетельству «Цзо чжуань» (8 г. Чжуан-гуна), убил Сян-гуна, но занять престол не сумел: в возникшей усобице он вскоре погиб [313, т. 29, с. 345; 296, гл. 32, с. 488; 101, т. 4, с. 46]. Следствием переворота было обострение борьбы за власть, в которой наиболее активное участие приняли двое младших братьев Сян-гуна, бежавших в свое время от его крутого нрава и живших в эмиграции неподалеку от Ци, в Лу и в Цзюй. В борьбе братьев за престол важную роль сыграли их советники Бао Шу-я и Гуань Чжун.

Их имена тесно связаны в китайской историографической традиции. Более того, они окружены легендами, и разобраться в истинных реалиях обстоятельств их жизненного пути весьма нелегко. Начать с того, что оба они не принадлежали, судя по всему, к каким-либо знатным кланам Ци. Однако этого далеко не достаточно для вывода, что они были выходцами из низов. Дело в том, что оба они, согласно версии Сыма Цяня, были торговцами, во всяком случае в молодости [296, гл. 62, с. 735]. И хотя многое в биографии Гуань Чжуна выглядит анахронизмом, ибо в VII в. до н. э. торговцы еще явно не были частными предпринимателями (Сыма Цянь говорит о бедности Гуань Чжуна и о том, что именно поэтому он брал себе большую часть прибыли, оставляя меньшую Бао Шу-я, который все понимал и не сердился [68, с. 51—52]), несомненно, что оба друга были не столько странствовавшими купцами, сколько чиновниками царства Ци (разумеется, одно никак не исключало другое). Торговля в Ци в VII в. до н. э. была уже весьма развитым, важным и, быть может, даже высоко престижным занятием, которым призваны были, скорее всего, заниматься члены наследственной корпорации торговцев, считавшиеся служащими правителя, чиновниками администрации царства. Более того, бывая по делам службы вне Ци, такого рода торговцы (те самые, что жили в 3 дистриктах-сянах столичной зоны) должны были быть не только и не столько умелыми практиками обмена, сколько вообще. хорошо информированными и знающими, служащими, которые именно в силу этого немаловажного обстоятельства могли, особенно если они обладали природным умом и талантом, оказаться в роли советников правителя или владетельного аристократа, в том числе и едва ли не в первую очередь бежавшего на чужбину и лишенного потому широкого выбора приближенных.