Десмонд Сьюард - Генрих V

Капеллан, испуганный до смерти очевидец, описывает, как «ранним утром французы выстроились в боевом порядке колоннами и отрядами и заняли позицию на том поле, которое позже получило название поля Азенкур и по которому проходила наша дорога в Кале. Число их воистину было устрашающим». Это было огромное по площади поле, засеянное озимыми и достигавшее двух миль в длину и одной в ширину, сужавшееся посередине до тысячи ярдов, где к западу в небольшом лесочке скрывалось селение Азенкур, а к востоку в другом лесочке пряталась деревушка Трамкур. Король провел ночь в деревне Мезонсель, которая располагалась к югу от него, а французы стояли в Рюиссовиле и его окрестностях, к северу от предполагаемого поля боя. Местность эта близ дороги, ведущей из Гездена в Аррас, и сегодя на удивление все такая же, сохраняемая без изменений благодаря тому, что деревья из поколения в поколение сажаются на прежних местах. В тот день поле было засеяно, на протяжении вот уже нескольких дней лили дожди, оно превратилось в море грязи, которую еще предстояло замесить огромной массе людских и лошадиных тел.

Большая часть французов была в рыцарских доспехах и имела тяжелое вооружение. Они были выстроены в три шеренги, в каждой из которых было по шесть рядов. Первые две шеренги спешились и держали в руках укороченные пики. Третья шеренга оставалась на лошадях, как и два подразделения на флангах, в каждом из которых было по 500 тяжеловооруженных воинов. У них также было несколько орудий и даже катапульта, несколько арбалетчиков и лучников. Но места для их размещения не было. Французский план, если его можно назвать планом, состоял в том, чтобы [144] находившаяся на флангах конница смяла английских лучников, а пехотинцы должны были сойтись в рукопашной схватке с тяжеловооруженными воинами и подавить их. Они надеялись, что англичане облегчат решение этой простой задачи и пойдут в атаку, в результате чего их ряды расстроятся. Коннетабль д'Альбре и маршал Бусико заняли свои места в первой шеренге первой линии. Таким образом, французы оставались без должного командования, не говоря уже о возможности маневрирования.

Кроме капеллана Генриха, имелся еще один очевидец, оставивший свои записи. Это был «мессир Жан, побочный сын Варена, господин дю Форесталь», пикардийский дворянин, родившийся в 1394 году, сражавшийся на стороне французов, чей отец и брат были убиты во время того сражения. Варен вспоминает, как французские дворяне готовились к бою:

«И упомянутые французы были так обременены доспехами, что не только не могли двигаться вперед, но едва стояли на ногах. Во-первых, на них были длинные одеяния из стальных пластин, что спускались до самых колен или даже ниже, что были очень тяжелы, ноги под ними также были защищены латами, под которыми были надеты белые фетровые одежды, на большинстве из них были конические шлемы с «по-собачьи заостренными мордами»; тяжесть доспехов в сочетании с размякшим грунтом... значительно затрудняло [92] Так. HF. их передвижение; с огромным трудом удавалось им поднимать свое оружие, поскольку, не считая всего этого неблагоприятного стечения обстоятельств, они и без того были ослаблены от недоедания и недосыпания. В самом деле, удивление вызывало даже то, как можно было установить знамена, под стягами которых они [145] выстроились. Упомянутые французы, все до единого, укоротили свои пики, чтобы, когда время дойдет до рукопашной, им было удобнее владеть ими. У них было много лучников и арбалетчиков, только стрелять они не могли, так как поле было слишком узким, на нем было место только для тяжеловооруженных воинов». [93] Waurin, Receuil des croniques et anchiennes istories de la Grant Bretaigne a present nomme Engleterre, 1399-1422, Vol. II, p. 208.

На рассвете англичане тоже заняли свои боевые позиции. Теперь число их тяжеловооруженных воинов, в лучшем случае, упало до 800, а лучников стало чуть меньше 5000. Первые тоже спешились, в руках у них были укороченные, как и у французов, пики. Они сгруппировались в три «боевых порядка» по четыре ряда в каждом. С флангов эти формирования были защищены выдававшимся вперед клином лучников по пять-шесть рядов; с обоих флангов выстроились полумесяцем лучники, такое построение позволяло им пускать стрелы по направлению к центру. По приказу короля каждый лучник перед собой воткнул в землю длинный, заостренный с обоих концов шест длиной в одиннадцать футов, который служил им защитой от вражеской конницы. В резерве почти не оставалось воинов, так как слишком велика была разница в численности. Кроме того, десять тяжеловооруженных воинов и тридцать лучников были оставлены для того, чтобы охранять обоз. Но фронт англичан, по крайней мере, прикрывал весь центр, а фланги были защищены лесом.

В описаниях битвы при Азенкуре отсутствуют комментарии по поводу солидного возраста людей, которым двадцатишестилетний монарх поручил командование ключевыми позициями в критический момент противостояния. Правым флангом руководил его кузен Эдуард, герцог Йоркский, который в свои сорок два года был самым старшим членом королевского [146] семейства; тучный и необыкновенно изворотливый, он был когда-то любимцем Ричарда II, единственный оставшийся в живых наследник, который был уже по стандартам средневековья в преклонном возрасте. Левое крыло находилось под командованием лорда Камойса, женатого на вдове Хотспера, которому уже доводилось встречаться с французами на поле брани еще в семидесятые годы четырнадцатого века. Несколько менее удручающей фигурой был «старый сэр Томас Эрпингем». Рыцарь Подвязки, 1357 года рождения, отвечал за лучников, он служил при дворе как Джона Гонта, так и Болинброка, вместе с последним отправился в ссылку в 1397 году, а впоследствии участвовал вместе с ним в марше из Равенсперга за королевской короной. В 1404 он стал главным камергером королевского двора и был человеком, которого король знал на протяжении всей своей сознательной жизни. Генрих как верховный главнокомандующий взял на себя центр. Знаменательно, что ни один из участков он не доверил своему брату Хэмфри. По всему было видно, что командование он стремился поручить во чтобы то ни стало только самым надежным и холодным головам.

Автор «Гесты» находился среди капелланов, больных и вспомогательных работников, которые оставались вместе с обозом. Он рассказывает, что он и остальные священники были настолько напуганы, что считали, что силы французов превосходили английскую армию в тридцать раз. Они, «дрожа от страха», продолжали молиться, не переставая. Он все же не потерял голову и наблюдал за битвой, так что смог дать одно из лучших описаний очевидца. [94] Taylor and Roskell (eds.), op. cit., pp. 85-7.

Прежде, чем надеть сверкающие доспехи, Генрих прослушал три мессы и принял святое причастие. Поверх [147] доспехов он облачился в платье из бархата и шелка, расшитое золотыми леопардами и лилиями; шлем его украшала небольшая диадема, «удивительно богатая» по убранству, с рубинами, сапфирами и жемчугом. Далее на маленьком сером пони (крупного боевого коня его вел сзади паж) он объехал войска. В его речи накануне сражения прозвучали все те же знакомые мотивы: он «прибыл во Францию для того, чтобы вернуть законное наследство и что у него были все справедливые основания претендовать на него». Своих лучников он предупредил, что французы поклялись каждому взятому в плен английскому стрелку отрезать по три пальца на правой руке. «Господа и соратники, — пообещал он своей армии, — поскольку я являюсь настоящим королем и рыцарем, за меня Англии никогда не придется платить выкуп». Когда он закончил говорить, воины прокричали ему в ответ: «Господин наш, мы молим Бога, чтобы он даровал тебе долгую жизнь и победу над врагом твоим!»