Десмонд Сьюард - Генрих V

Это письмо не является подделкой Шеруэля. Оно было написано Джоном, герцогом Бедфордом, новым «регентом Франции» 21 января 1423 года, спустя каких-нибудь пять месяцев после смерти брата. Пусть [358] армии дофина или бургундцев тоже грабили, они хоть изъяснялись на том же языке. Жители Ланкастерской Франции хотели, чтобы англичане убрались домой.

Орудие Генриха, его войска, стали непреодолимым барьером между ним и его новыми «подданными». С самого начала его режим был обречен и в этом повинна была армия. Он понимал, что отношения с побежденным населением должны быть улучшены. И даже большинство наиболее «патриотично настроенных» французских историков девятнадцатого века признавали, что его попытки не были такими уж невероятными. Но все оказалось напрасным. И если выражение «обескровить» когда-либо имело дословное значение, то как нельзя точнее могло бы охарактеризовать тогдашнее состояние покоренных провинций Франции, стонавших под игом английских гарнизонов, как указывает Мак-Ферлейн. [264] McFarlane, The Nobility of Later Medieval England, p. 35.

Но даже после смерти Генриха, когда его тело было перевезено для похорон в Англию, один французский аристократ горько пошутил (это слышал Монстреле), что король оставил свои сапоги. [265] Monstrelet, op. cit., Vol. IV, p. 117. Этим аристократом был «Мессир Сарасен д'Эйли, дядя видама (наместника епископа) Лиона». После его смерти границы Ланкастерской Франции на протяжении еще нескольких лет продолжали расширяться. В конце 1433 года, когда события приняли иной оборот и повернулись против них, епископ Жювеналь де Юрсен смог сказать в одном мрачном письме, что англичане «ведут яростную войну, завоевывая все больше и больше территорий, когда ни один человек не может оставаться в стороне или делать вид, что это его не касается, кроме бедных жителей границ, коим дорога честь». [266] Juvénal, in Dénifle, op. cit., Vol. I, p. 500. Удивительно, но Ланкастерской Франции понадобилось очень много времени, чтобы погибнуть, она пережила своего создателя почти на тридцать лет. [359]

У Шателена есть странная история, «рассказанная ему знатным, благородным бароном, сеньором де ла Тремойлем», о святом старце, который как-то навестил Генриха в 1421 году. Он был пустынником из Сент-Клода во Фландрии, звали его Жан Гентский, и он был знаменит своим даром ясновидения. (Впоследствии он предсказал рождение Людовика XI.) Он предупредил короля, чтобы тот изменил свой образ действий, поскольку его обращение с христианами Франции становилось Богу все более неугодным, ибо «их крики под ударами твоего бича возбудили в нем сострадание». Он объяснил, что Генрих снискал Божеское благословение за то, что, когда был принцем Уэльским, с таким жаром преследовал еретиков, но если он будет продолжать в том же духе, жизнь его вскоре оборвется. Вначале Генрих испытал нечто вроде потрясения, затем рассмеялся. [267] Chastellain, op. cit., Vol. I, pp. 337-9. [360]

7 июля 1422 года в Париже состоялись публичные моления о здоровье короля Генриха, наследника и регента Франции. Ворен пишет: «Мне было доподлинно известно... что это было воспаление, поразившее его ягодицы, которое называлось болезнью Святого Антония». [268] Waurin, op. cit., Vol. II, p. 426. («Огонь Святого Антония» является рожистым воспалением.) От «Парижского Горожанина» нам известно, что в столице и ее окрестностях бушевала оспа, ее подхватили многие видные англичане, некоторые считали, что в их числе был и король Англии. Один из хронистов замечает, что у Генриха в желудке не задерживалась еда, что могло свидетельствовать о язве [361] двенадцатиперстной кишки. Базен рассказывает нам, что «многие говорили о том, что болезнь поразила его потому, что он приказал или же позволил своим войскам разграбить и опустошить часовню Святого Фиакра и принадлежавшие ей земли возле Мо. Его недуг, от которого безобразно раздулся живот и ноги, часто называли «злом Святого Фиакра». [269] Basin, op. cit., Vol. I, p. 79. Ясно, что это была какая-то внутренняя болезнь, скорее всего, дизентерия, — бич, который убил немало его воинов во время осады Мо, — заканчивающаяся, как правило, фатальным внутренним кровотечением. Это не была проказа, как полагали его современники-французы. Как бы то ни было, но прошло еще некоторое время прежде, чем королю пришлось признать, что он был серьезно и опасно болен.

Тогда же бургундцы внезапно поняли, что им грозит совершенно неожиданное наступление дофинистов. Город герцога Филиппа Косн в верховье Луары, в пятидесяти милях от Орлеана, был взят в осаду такими превосходящими силами врага, что его гарнизон согласился сдаться, если до 12 августа не прибудет подкрепление. Если бы Косн сдался на милость людей дофина, то они бы смогли через Невер нанести удар Дижону, бургундской столице. Филипп отправил в Косн все силы, которые были в его распоряжении и обратился за помощью к Генриху, моля его дать стрелков. Король не только согласился помочь, но пообещал принять в этом личное участие.

Генрих отправился в Косн, но вскоре ему пришлось сменить коня на носилки. Достигнув Корбея, расположенного всего в пятидесяти милях от Парижа, он слег в постель и передал командование Бедфорду. В Корбее он был вынужден провести две недели. Узнав, что [362] сторонники дофина поспешно отступили от Косна, он решил вернуться в Париж. Несмотря на то, что чувствовал себя гораздо лучше, Генрих учел совет своего лекаря и отправился на барке вниз по Сене. В Шарантоне он высадился на берег и пересел на коня, но потерял сознание. Его снова перенесли на барку и отправили в замок Буа-де-Венсен, куда он прибыл 10 августа.

К этому времени король, должно быть, уже понял, что умирает. Его окружали самые надежные люди: брат Джон, герцог Бедфорд, дядя Томас, герцог Эксетер, самый близкий его лейтенант Ричард Бошамп, граф Уорвик, его знаменосец сэр Льис Робсарт и его духовник, которому он исповедовался на протяжении последних полутора лет, брат Томас Неттер. Из его ближайших соратников отсутствовал только Солсбери, не дававший покоя французам.

Самым странным, однако, было отсутствие королевы Екатерины. Тем более, что она находилась в непосредственной близости от Венсена, в Париже, всего в трех милях от мужа. Когда в эпоху средневековья умирал король, то обычай требовал присутствия его жены подле мужа. Отсутствие ее нельзя было объяснить тем, что она не могла оставить ребенка, ибо она уже поступала так, когда оставляла наследника в Англии. Если бы муж призвал ее, то она была бы рядом с ним. По всей видимости, он этого не сделал. Поэтому напрашивается вывод, что его чувства к ней не были столь романтичными, как изобразил Шекспир. И он на самом деле не считал, что губы ее обладали «колдовством». По всей вероятности, к Генриху можно было бы отнести ироничное замечание Наполеона, сделанное относительно своего династического брака: «Я венчаюсь с лоном». [363]