Джон Уоллес-Хедрилл - Варварский Запад. Раннее Средневековье

Мы знаем, что его войско косили чума и голод. Но будущие поколения римлян не упустили случая связать освобождение своего города от гуннов с именем папы.

Очевидной, но примечательной чертой падения Западной Империи под натиском варваров было равное стремление римлян и варваров придерживаться древних форм политической жизни. В глазах современников западные императоры, в их равеннском плену, даже при той военной силе, которая имелась в их распоряжении, при раздробленности их администрации и несмотря на то, что мысли их в основном были заняты неразрешимыми династическими проблемами, выглядели не менее значительными, чем императоры древности. Их имя и титул продолжали ассоциироваться с самой характерной императорской функцией — изданием законов. Всего за двенадцать лет до вторжения Аттилы император Феодосии II издал свой великий кодекс, или собрание императорских указов и писем, обладавшее равным действием как в Равенне, так и в Константинополе. Историческое изучение этого огромного собрания до сих пор находится в зачаточном состоянии, да и в любом случае сейчас не время для его подробного рассмотрения; но необходимо подчеркнуть, что для демонстрации жизнеспособности систем управления империи в их наиважнейших проявлениях, вероятно, нельзя было придумать ничего более подходящего. И дело не в том, что этот кодекс был просто призван подавлять своим объемом; он предназначался для использования юристами и учеными и с учетом этого был поделен на шестнадцать разделов, последний из которых (об ортодоксальной вере) имел отношение к учению и организации ортодоксальной церкви. Этот кодекс продолжал влиять на юридическую, а значит, и политическую мысль Западной Европы в течение всего раннего Средневековья, и лишь постепенно, и к тому же не повсеместно, был вытеснен позднейшим кодексом императора Юстиниана. Более того, он сразу же и кардинальным образом повлиял на то, что думали о себе и своих отношениях с Римом новые варварские государства. Помимо трех основных варваризированных римских законодательств (остготского, бургундского и вестготского), которые предназначались, преимущественно, для нужд римлян, живших под властью варваров, варвары испытали сильное влияние юридических кодексов Феодосия, когда приступили к фиксации в письменной форме своих собственных обычаев. Например, сохранившиеся отрывки законов вестгота Евриха (464 г.) несут на себе настолько глубокий отпечаток римского права, что невольно задаешься вопросом, сможем ли мы когда-либо провести четкое различие между римским и варварским законодательством: можно утверждать, что в условиях Европы любое право было римским ex hipothesi.

Однако молодому императору Ромулу Августулу, свергнутому варварами в 476 г., не помог весь его престиж; он оказался — чего никто не мог предвидеть — последним западным императором. Насильственная смерть постигла многих императоров; немало из них были обязаны троном поддержке армии или клике могущественных людей; однако прежде не было никого, кто бы остался без преемника. Восточный император Зинон был вежливо осведомлен о том, что в его западном коллеге нет прямой нужды; варвары предпочитают находиться под его непосредственным покровительством. Разумеется, в некотором смысле это должно было значить то самое, что в течение уже некоторого времени говорили папы — подобно и Римской церкви, Римская империя неразделима. Тем не менее при этом хронисты того времени проявляют понимание того, что произошло нечто большее. Один из них пишет: «Так, вместе с Августулом погибла Западная империя римлян — и с этих пор Римом и Италией владели готские правители».

Августул (это было насмешливое прозвище) лишился трона, хотя и сохранил жизнь, поскольку ни он, ни те, кому он покровительствовал, не могли удовлетворить потребности в землях и пище разношерстных варварских орд Северной Италии. Покровительствовал же он, говоря кратко, интересам землевладельцев — сената, церкви и знатных фамилий, которые, все вместе, в качестве определяющего фактора позднеримской политики уступали только самим варварским поселенцам. Военачальником, на долю которого выпало свержение императора, был гунн по имени Одоакр; следует предположить, что какая-то часть его последователей также состояла из гуннов. Этим лучше всего объясняется ненависть, которую питало к нему большинство римлян, и удовольствие, которое они получали, рассказывая повсюду о его гибели от рук гота. Он принадлежал к ужасному народу, который, как полагали римляне, убивал и поедал своих стариков, пил кровь и спал, не сходя с седла; народу, сложившему удивительный варварский плач над телом своего героя, Аттилы, исполненный столь жгучей страсти, что ее доселе несет в себе его латинская версия, которая и дошла до наших дней. Поддержка нескольких римских родов и кажущийся нейтралитет папского престола не должны сделать нас слепыми к непопулярности Одоакра. Как же могло быть иначе с человеком, которого Константинополь заклеймил тираном? Неизбежность его падения определялась не характером его двенадцатилетнего правления Италией (о котором почти ничего не известно), а тем, что ему не удалось добиться официального признания. Он умер так же, как и жил,— предводителем кланов, поселившихся на землях в долине По. И нас не должны вводить в заблуждение титулы и юридические формы.

Победителем Одоакра стал остготский военачальник по имени Теодорих, который привел свой народ с востока в Италию, встречая полное одобрение империи, чтобы лишить гуннов и их союзников владений и всего того, что принадлежало только им. Гунны и готы были еще раз натравлены друг на друга, и полное исчезновение первых чем-то напоминает безжалостную дикость варварских войн героического века. Традиция гласит, что Теодорих убил Одоакра собственными руками. Люди желали верить этому. Для нас интереснее то, что Теодорих и его готы, даже будучи арианами, были сразу приняты римским сенатом и народом. Именно сенат, официальный класс землевладельцев, сокрушил Одоакра и сделал возможным правление Теодориха — и не потому, что Теодорих мог править или правил каким-то отличным от Одоакра образом. Он был послан императором. Этого было достаточно. Здесь, как и во все трудные времена периода разложения античности, мы можем проследить жестокие и эгоистичные интересы сравнительно небольшой группы семей, богатство и влияние которых основывалось на владении землей. Нельзя представить себе более сильного стабилизирующего влияния, чем твердая решимость этих семей сохранить в неприкосновенности свое достояние и не признавать над собой никакого господина кроме римского императора.