Джон Уоллес-Хедрилл - Варварский Запад. Раннее Средневековье

Остготы поселились на земельных угодьях долины По, которые раньше возделывались их предшественниками. Это подтверждается изучением географических названий; но было бы натяжкой отрицать, что готы селились и к югу от этой области. На самом деле создается впечатление, что Теодорих не стал сосредотачивать большей части своего народа в долине По не из страха перед римлянами, а, скорее, из-за того, что ему грозила опасность с севера. Изолированным группкам варваров, которые смогли продвинуться дальше на юг, римляне не досаждали. Однако обычно готы занимали земли, оставленные различными племенами, дружественными Одоакру, и им стоило некоторого труда избежать столкновения интересов с римской земельной аристократией, как светской, так и церковной. По-видимому, Теодорих даже назначил римлянина арбитром в делах о распределении собственности.

Как господин своих собственных подданных и признанный представитель императора Теодорих имел полный контроль над Италией. Стоявшая перед ним проблема заключалась не в создании изощренных планов синтеза и унификации, а в том, чтобы править и готами, и римлянами, не делая различий, поскольку благополучие и тех и других было основано на сельском хозяйстве, и защищать и тех и других от опасности появления новых голодных варварских народов. Наделе это означало, что в Италии, как и ранее, продолжалось римское управление; и Теодориху, ввиду его имперского поста, сенат и население Рима оказали прием со всеми почестями. Следовательно, кризис в Италии был не конституционным, а политическим и, особенно, землевладельческим. Но сам факт кризиса подразумевается в каждой строке той своеобразной литературы, которую породило пришествие Теодориха. Можно было бы ожидать, что римские чиновники, которые по роду своей деятельности больше всего соприкасались с этим варварским королем, станут всеми силами подчеркивать соответствие его правления лучшим традициям. Но мы сталкиваемся с чем-то большим — чем-то, не имеющим прецедентов в истории римско-варварского взаимодействия: сознательным усилием, со стороны римлян, представить Теодориха даже более великим варваром, чем он был в действительности. Вдохновителем этого начинания был Кассиодор, римский сенатор редких достоинств и образованности, особым достижением которого стала поддельная родословная Теодориха, связывавшая его с родом Германариха Амала, величайшего готского военачальника в период до нашествия гуннов [7] Собственное имя Германариха было опущено, возможно, из-за того, что о нем было известно, что он совершил самоубийство. . В действительности, Теодорих был, до некоторой степени, выскочкой, о чем, по всей вероятности, было известно каждому второму готу. Своим положением он был обязан не крови и предкам, а полководческим успехам. Поэтому готские властители Италии были не расположены принимать слишком близко к сердцу произведения Кассиодора. Современные исследования склонны подвергать сомнению традиционный взгляд, согласно которому германцы более всего заботились о том, чтобы их правители происходили из подходящих династий; власть эти правители добывали своей собственной десницей, и, если могли, передавали ее своим детям. Чье же еще воображение, помимо самих римлян, поразил Теодорих Амал? Не следует ли нам понимать работу Кассиодора в свете жадного интереса знатных домов Рима ко всему, имеющему отношение к генеалогии? Именно это обеспечивало Теодориху уважение.

Но Кассиодор не просто примирил своих друзей с новыми варварами. Он принял активное участие в великом деле сохранения произведений античности для будущих поколений. Необходимо снова подчеркнуть, что римские аристократы этого времени ясно видели, что получили в свои руки крайне неоднородное наследие. Его неотъемлемыми частями были литература, право и религия, так же, как это было в дни св. Амвросия и Симмаха (семья которого по-прежнему вела активную деятельность в Риме). Язычество, естественно, уже не было политической силой, хотя и таилось еще во многих неожиданных уголках. Христианство подавило его. И теперь сенаторы стояли за полноту ортодоксальной традиции св. Августина, или по крайней мере такую ее часть, какую только они были в состоянии.усвоить, точно так же, как некогда они перед лицом имперской оппозиции ратовали за сохранение своих религиозных обрядов, считая их самой драгоценной частью своего наследия. Именно поэтому они взирали на папу как на представителя своей среды. Посему следовало ожидать, что люди, подобные Кассиодору и Боэцию, будут взирать на свою работу в интересах светской науки сквозь призму наследия ортодоксального христианства. Подобно Кассиодору, который, находясь на покое в Вивариуме, где он и его ученики придерживались устава на основе Правила св. Бенедикта, собрал у себя рукописи о римском праве и письма, и Боэцию, который, получив из Африки и Византии основной корпус сочинений Платона и Аристотеля, приступил к грандиозному (но незаконченному) делу их перевода на латынь, все были воодушевлены желанием сделать доступным для римского общества все наследие прошлого. В знаменитом тюремном диалоге Боэция «Об утешении философии» не найти и следа христианства; ученые уже достаточно потрудились, ища его. Но из-под этого же пера вышли и богословские трактаты «О Троице», «О католической вере» и «Против Евтихия». Кассиодор, которому Цицерон и св. Августин были почти одинаково дороги, разделил «Наставления», самый значительный из своих педагогических трудов на две части — богословские и светские письмена; и богословские были помещены первыми [8] Они пользовались влиянием, но необязательно в качестве учебника. Во многих монашеских и епархиальных школах эта книга была, скорее, справочной, вроде «Этимологии» Исидора, и «Брака» Марциана Капеллы. . Во вступительных словах своего предисловия он выражает печаль по поводу того, что немало ученых готовы преподавать светские науки, в то время как лишь немногие преподают Священное писание. Это нужно исправить.

Откуда это ощущение неотложности? Из-за того, что остготы были арианами. Ничто, никакие компромиссы по несущественным вопросам, ни почтение по отношению к преемнику св. ап. Петра, не могло скрыть того основополагающего факта, который в конце концов стал камнем преткновения для государства Теодориха — как и любого другого арианского правителя. Арианство было общим врагом, который объединил папство и аристократию и сделал их лояльными подданными Византии. Процветание Италии под властью готов могло скрывать реальную опасность только до возникновения принципиальных проблем.

Кризис, как выяснилось, был делом рук Византии. Императору Юстину удалось прояснить некоторые догматические разногласия, которые отвращали его предшественников от Рима, а затем, в 523 г., издал закон, имевший силу и в Италии, который лишал язычников, иудеев и еретиков — под которыми он подразумевал ариан — права быть занятыми на государственной службе. Был ли этот закон направлен против Теодориха, неизвестно; но готы, конечно же, отреагировали так, как если бы это так и было, и последние годы жизни Теодориха были отмечены гонениями на ортодоксальных христиан. Боэций был лишь одной из его жертв. Важно не рассматривать этот внезапный поворот событий как непредвиденный. Взаимные преследования были привычными как для ортодоксов, так и для ариан, и существует множество свидетельств о трениях, возникавших между ними в Италии в течение всего периода остготского завоевания. В качестве примера можно привести ту ярость, с которой восприняли римляне разрушение готами ортодоксальной церкви у ворот Вероны, хотя не могло быть особых сомнений, что это было сделано с единственной целью обеспечить возможность достройки городских укреплений. Папа Иоанн I даже не пытался скрывать свою враждебность к арианам, и его смерть в готской тюрьме стала причиной его почитания как ортодоксального мученика. Теодориха," умершего вскоре после этого, сочли жертвой божественного правосудия.